Мелодия Секизяба (сборник)
Шрифт:
— Я мог бы пойти на горного барса с одним ножом.
— Что ж, тем более счастлив твой бай. Я ухожу…
— Стой… постой… не уходи. — С непонятной ему самому смелостью, Батыр схватил девушку за руку. — Ты сказала… ты сказала, что я… что мой взгляд понравился тебе, а потом вдруг заговорила про бая. Поверила, что я не боюсь даже барса и назвала меня трусом. Заставила меня поверить в то, что и на бедняка можно смотреть, как на человека, а потом вдруг повернулась и хочешь уйти. Я простой парень, не смейся надо мной. Если я чего-нибудь не понимаю — скажи, объясни.
Акгыз обернулась и Батыр, поразился происшедшей в ней перемене. Она по-прежнему была прекрасна и щёки её
— Сказать? Ну ладно, слушай. Ты мне действительно нравишься. И силён ты, и смел, и я верю, что не побоишься и барса. Но ты… посмотри, что ты сделал со своей жизнью, Батыр. Разве ты не раб своего бая? Разве ты не можешь задушить его одной рукой, разве он страшней, чем горный барс? Почему же ты, такой смелый, позволил обращаться с собой, как с последним нищим. Почему отдал своему кривоногому и пузатому баю ваших красивых девушек, почему умерли от голода твои маленькие братья и сёстры, а мать не разгибаясь всю жизнь работала на того же бая? И вот теперь, когда появились люди, которые сказали тебе — долой бая, бери, Батыр, всё, что сделано твоими руками и руками таких, как ты, ты всё равно, как голодная собака, предпочитаешь дожидаться обглоданной кости, которую швырнёт тебе бай, а не разобьёшь ему голову палкой, как вонючему шакалу, ты, который не побоится горного барса, ты, мужчина и храбрец.
Первый раз в жизни слышал такие слова Батыр. От них у него закружилась голова и всё в этой голове перевернулось. А девушка с белым лицом и горящими глазами продолжала:
— Да, я сказала, что твой бай — счастливец. Разве это не так. Ведь сам он слаб и труслив — а ему безропотно служат такие храбрецы, как ты, Батыр. Сам он не может ни остричь овцы, ни соткать ковра — и всё-таки в него сотни и тысячи овец и столько ковров, сколько смогут выткать руки ваших матерей и сестёр. И главное — у него есть вы — сильные, свободные люди, которые безропотно дают помыкать собой, как трусливые рабы, вместо того, чтобы забрать себе всё то, что принадлежит вам по праву — всё, что создано-вашими руками, вашим трудом…
Она задохнулась. Казалось, от ненависти ей не хватает слов.
— Но ты, — сказал ошеломлённый Батыр, — но ведь то же самое говорят эти… враги порядка… большевики.
— А я и есть большевик, — ответила Акгыз. — Я и такие, как я. Вот почему я здесь, и не только я. У тебя, Батыр, глаза, как у орла, но видишь ты не больше, чем слепой, который идёт, ощупывая свой путь палкой. Или ещё хуже — в поводыри ты выбрал того, кто снимает с тебя последнюю рубашку. И ты, бедняк из бедняков, верой и правдой служишь угнетателям, да ещё защищаешь их.
— Я? Защищаю?
— А что ты делаешь здесь, в этой чужой для тебя форме с чужой винтовкой? Ты охраняешь чужие интересы. Знаешь, что находится в этом вагоне?
— Нет. Откуда мне знать?
— В этом вагоне находятся английские винтовки и патроны. А предназначаются они для того, чтобы банды, вооружённые этими винтовками, помогли расправиться с моими товарищами, за то, что мы хотим раскрыть глаза таким обманутым беднякам, как ты, Батыр, и твои братья, и вернуть вам всё, что у вас отняли и награбили баи.
— Но большевики… это нам говорил мулла… они сами хотят сесть на место баев… и ещё они не верят ни во что… и что если они придут к власти, то будет ещё хуже, много хуже и всех мусульман вышлют в холодную Сибирь…
— Значит, своему баю и муллам ты веришь, а мне…
Она не успела закончить фразу, потому что в это время под двумя парами сапог захрустел гравий и послышались голоса, а вслед за
— Это идёт, наш начальник, — скороговоркой зашептал Батыр. — Уходи быстрее. Если ты большевичка, он арестует тебя. Беги, я тебя прикрою, Только скорее.
Но Акгыз не тронулась с места.
— Я никуда не пойду.
— Но ведь ты погибнешь… и я тоже.
— Что ж. Я готова с тобой и погибнуть.
Шаги тем временем приближались. Батыр вскинул винтовку и грозно крикнул:
— Стой! Кто идёт? Буду стрелять!
В ответ раздалось:
— Пароль «лев».
Батыр опустил винтовку и, печатая шаг, отрапортовал:
— На вверенном мне посту полный порядок. Докладывает рядовой Мурадов.
— Хорошо, рядовой Мурадов, — произнёс голос с иностранным акцентом. — Это очень важный объект, будь вдвойне внимателен. — Луч фонарика нащупал Акгыз. — А это кто такая?
— Это моя девушка, — объяснил Батыр, стараясь оттеснить Акгыз в сторону. — Она работает здесь же.
Акгыз узнала и человека с иностранным акцентом, который старался сейчас бесцеремонно разглядеть её из-за широкой спины Батыра, и его спутника — долговязого человека в военном френче: первый был представителем находившейся в Мешхеде английской военной миссии капитан Джарвис, второй, нервно сжимавший длинными зубами папиросу — начальник расположенного на станции военизированного отряда эсеров-меньшевиков некто Дохов.
— Посветите-ка мне, Дохов. Вы знаете её?
И луч фонаря осветил лицо Акгыз, вынужденной закрыться ладонью.
— Её зовут Акгыз, — сказал Дохов. — Работает стрелочницей. С каких это пор, господин капитан, вам нравятся замарашки, от которых к тому же пахнет мазутом.
— Должен сказать вам, Дохов, что вы на редкость ничего не понимаете в женщинах. Вы, надеюсь, знаете сказку про Золушку. Так вот эта замарашка — настоящая красавица, хотя она и предпочла здесь обниматься с грязным солдатом. Впрочем, про вас говорят, что вы женоненавистник, уж не знаю почему…
Даже в темноте стало видно, как покраснел Дохов. В словах капитана Джарвиса чувствовалась издёвка, которую тот даже не считал нужным скрывать: всему посёлку были известны любовные похождения разбитной и загульной дамы, доставшейся по иронии судьбы в жёны командиру эсэровского отряда. Но Дохов молча проглотил оскорбление — вся его судьба слишком зависела от военного сотрудника английской миссии. Впрочем, капитан Джарвис тут же заметил:
— Не сердитесь на мои слова, Дохоз. Просто женщины, как и лошади, понимают только язык шпор и кнута, а для этого надо быть не только смелым, но и искусным наездником. И всё-таки эта, как вы сказали, замарашка, слишком хороша для такого неотёсанного болвана, как этот… как его… рядовой Мурадов. Но мы пришли сюда не оценивать прелести станционных стрелочниц, а совсем по-другому вопросу. Вам очевидно уже известно, что наши войска, наголову разбив отряд комиссара Фролова в Кизыл-Арвате, дошли до Красноводска. В ту же минуту власть большевиков в Кизыл-Арвате автоматически прекратила своё существование. Теперь мы ставим задачу — наступления на Мерв вдоль железной дороги. Для выполнения её и пополнения нашим войскам должен быть придан отряд Ораз Сердара, численностью в три тысячи человек, что обеспечит нам полное превосходство при проведении операции. Как всегда, беда в том, что голодранцы, приходящие из аулов, совершенно не вооружены. Именно в в этом вагоне, Дохов, находится то, что им нужно на первое время — винтовки и патроны, и именно вам, Дохов, я доверяю передачу этих винтовок и патронов соединению Ораза Сердара.