Мемуары
Шрифт:
/Похищение свидетеля./ Они прекрасно справились с их поручением. Они остановили тех, кто его эскортировал, когда те проезжали возле какого-то леса, и те, не чувствуя себя более сильными, бросили их жертву, в надежде, что после этого от них ничего больше не потребуют. Они не ошиблись; остановившие их, увидев связанного человека с кляпом во рту, оставленного им в залог, спросили только, кто он такой, убедились, что это тот, кого они искали, и ни о чем уже больше не думали, как развязать его и скрыться вместе с ним. Они были не так уж неправы, сделав это; те, кто эскортировал этого заключенного, сбежали в Ньюпорт, не особенно удаленный от этого места, и едва они сообщили о том, что произошло, как Наместник не только разослал различные отряды для их задержания, но еще и распорядился бить тревогу, дабы вооружить против них все деревни, располагавшиеся на протяжении его Наместничества.
К счастью для беглецов, у них был час или полтора в запасе; этим-то временем они и воспользовались с большой пользой, и это-то их и спасло. Так как они знали, что одна из нанятых ими барок находилась в бухте совсем рядом с этим местом, они добрались до нее прежде, чем население этих деревень собралось с духом, а эти отряды смогли их отрезать. Вскоре наступившая ночь была им
/Оплошность Майора./ Столь дерзкий ответ тем более не понравился Майору, что ему не во всякий день доводилось командовать, а раз уж с ним такое случалось, он требовал к себе такого же почтения, каким обязаны, так сказать, Его Величеству. Итак, вместо появления собственной особой, как ему посоветовали, он приказал страже всех их арестовать. Тот, кто его обидел, еще и насмехался над ним. Он сказал тому, кому Майор отдал этот приказ, что он их выпустит скорее, чем ему бы этого хотелось, и у него будет все время, какое ему понадобится, для раскаяния в своей оплошности. Эта угроза вогнала его в страх. Он опасался, как бы тот не сказал правду, в том роде, что его сознание оказалось как бы в подвешенном состоянии между испугом, советовавшим ему идти навстречу злу, каким ему пригрозили, и тщеславием, толкавшим его к использованию власти, какую давало ему отсутствие его командиров; так или иначе, он ни на что не решился по этому поводу до следующего дня. А между тем, по всему городу разнесся слух, что эти люди были ставленниками Кромвеля, удравшими из Лондона, и вот их-то теперь и арестовали. Один Англичанин, задержавшийся там по болезни, услышав, как об этом говорили другие, принял эту новость за чистую монету и передал ее через первого же обычного курьера в свою страну. Итак, уже там немедленно пронесся слух, будто бы шестнадцать друзей Кромвеля были арестованы в Булони, а так как множество их действительно сбежало, и Король Англии приказал разыскивать их с величайшей тщательностью для предания их смерти, он в то же время послал гонца к Его Величеству, дабы умолять его выдать их ему в руки. Но, едва этот гонец отъехал, как Его Британское Величество получил другую новость, весьма отличную от этой; ему сообщили из Брюсселя, что там спасли человека, какого он распорядился доставить в Ньюпорт. Его радость от первой новости смягчила огорчение, полученное им от второй. Он успокаивал себя надеждой, что если этот человек от него и ускользнул, зато он вскоре отомстит главным убийцам Короля, своего отца; поскольку, наконец, так как нет ничего более безумного и более невероятного, чем городские слухи, этих шестнадцать заключенных уже называли по именам и титулам, совершенно так же, как если бы их видели всех, одних за другими.
/Французы или Англичане?/ Тем временем Майор по-прежнему так еще ничего и не решил. Он как бы застыл, разделенный между двумя страстями, о каких я недавно сказал. Он даже не знал еще, как же ему поступить, когда ему явились доложить, что Милорд Монтегю, прибывший на барке в порт, желает поговорить с ним от имени Короля Англии. Его Величество Британское действительно отправил его к нему, в ожидании ответа Его Величества на запрос посланного к нему гонца, дабы выяснить, кем были эти заключенные, и являлись ли они теми, кого ему назвали. Он отправил также этого Милорда просить его охранять их понадежнее и не позволить им улизнуть. Майор повелел впустить его в город, где, едва выслушав его комплимент, он ответил ему, что весьма огорчен тем обстоятельством, что тот взял на себя труд явиться из такого далека понапрасну; люди, арестованные по его приказу, не были ни Англичанами, ни Шотландцами, ни Ирландцами, и, следовательно, к ним у Короля, его Мэтра, ни в какой манере не было никакого интереса. Милорд Монтегю счел, что тот говорил ему все это, потому как был подкуплен, или же Кардинал пожелал спасти этих презренных; итак, рассудив кстати известить Короля, своего Мэтра, о том, что сказал ему Майор, он отослал своего камердинера обратно в Англию с письмом для одного из своих племянников, кто должен был поговорить об этом с Его Величеством Британским.
Однако Майор, кто по рапорту, сделанному ему о заключенных, принял их всех за Французов, испугавшись, как бы не ошибиться после того, что сказал Милорд, явился лично узнать от них, кто они такие. Он тут же узнал двоих или троих, кого он видел на службе, прежде чем получить свое майорство, и, рассудив по этому обстоятельству, что был неправ, столь скоро распорядившись на их счет, а Король Англии подобно ему поступил не особенно хорошо, показав себя столь легковерным, он настойчиво повторил Монтегю все, что уже ему сказал, тогда как он принес извинения этим Офицерам за такое обращение с ними с его стороны.
Между тем человек, кто явился ко Двору от имени Его Британского Величества, прибыв туда, получил от Короля не только самые прекрасные слова, каких он только мог пожелать, но еще и королевский указ Майору передать ему в руки тех Англичан, каких он мог приказать арестовать. Государственный Секретарь по Иностранным Делам, к кому он адресовался, прежде чем поговорить с Его Величеством, сказал ему, тем не менее, что он не знал, кто мог бы дать такие сведения Королю, его Мэтру, но что до него, то он даже не слышал никаких разговоров об этом; правда, могло случиться и такое, что его об этом не известили, потому как город, где, по его словам, были арестованы эти люди, не относился к его департаменту; он ему посоветовал, однако, прежде чем предпринимать другие демарши, поговорить об этом с Месье ле Телье, потому как если все было правдой, тот, без сомнения, об этом
Прежде чем королевский указ был отправлен, Его Величество, кто действовал совсем не так торопливо, как тот, пожелал узнать от Месье ле Телье, в чем же было дело. Месье ле Телье ему ответил, что и в самом деле Майор Булони приказал арестовать шестнадцать человек, явившихся в барке для входа в город, но он ему вовсе не сообщал, будто бы они были Англичане; он ему вовсе не сообщал также, будто бы приказал их арестовать по какому-либо иному поводу, как потому, что они, по его мнению, ответили на его вопросы с наглостью; однако, если ему будет позволено сказать, что он об этом думал, то он был убежден, что эти шестнадцать человек были пятнадцатью Офицерами и одним заключенным, кого они вырвали из рук Испанцев, препровождавших его в Ньюпорт для доставки куда-то за море. Он не хотел говорить большего Его Величеству, потому как он боялся навредить Кардиналу, ради чьих интересов, как он прекрасно знал, эти пятнадцать Офицеров и пустились в кампанию. Король полюбопытствовал узнать, кем был этот заключенный, и ради каких резонов Испанцы обошлись с ним в таком роде; но когда Месье ле Телье ответил ему, что об этом он ничего не знал, и только Месье Кардинал обладал этим секретом, Его Величество спросил об этом у Его Преосвященства.
/Кардинал принимает меры./ Этому Министру было совсем нетрудно ввести его в заблуждение. Он ему ответил, что это был шпион, кого он отправил в Брюссель, и кто был там раскрыт, в том роде, что он бы совершенно погиб, если бы не сделал того, что сделал для его спасения. Король вовсе не стал входить в дальнейшие обсуждения дела, но подумав о том, что посланник Англии ошибался, когда уверился, будто бы эти шестнадцать человек были Англичане, он пожелал его в этом разубедить. Вот это уже оказалось совсем непросто. Тот был настолько уверен в обратном, что ответил Его Величеству, якобы Король, его Мэтр, будет недоволен им, по крайней мере, пока не увидит всего своими собственными глазами; он не отвечал и за то, до каких пределов дойдет его негодование, если он хоть раз вобьет себе в голову, будто бы пожелали увильнуть от его просьбы, потому как он ничего не принимал так близко к сердцу, как дело вроде этого. Месье Кардинал тут же вмешался и сказал Его Величеству, что надо было удовольствовать Короля Англии, поскольку его посланник столь недоверчив; стоит ему только выдать тому королевский указ, дабы тому передали на руки заключенных, и послать в то же время с ним курьера, и если окажется, что они не Англичане, указ останется без исполнения. Посланник на это согласился, отправился вместе с курьером, и вскоре они прибыли в Булонь.
Кардинал пребывал, однако, в яростном гневе против Майора из-за того, что тот приказал арестовать этих шестнадцать персон, потому как, по всей видимости, когда Его Величество Британское уяснит, что это не были те, за кого он их принимал, он тотчас же рассудит, что, должно быть, это были те, кто отбили его заключенного. Итак, чтобы помешать этому Майору совершить еще какое-нибудь сумасбродство, он поспешил направить самого лучшего гонца, какой только нашелся при Дворе, дабы тот опередил курьера, ехавшего вместе с посланником. Тот действительно это сделал; но так как частенько проигрывают из-за чрезмерной ловкости, случилось так, что посланник заметил, как тот проскакал мимо, и затаил такое подозрение, что подумал было убить себя, лишь бы того догнать; тем не менее, это ему так и не удалось; прошло уже три часа с тех пор, как тот прибыл, когда он сам спешился у жилища Майора. Майор, как ни в чем не бывало, вскрыл пакет и просто сказал ему, что он предпринял совершенно бесполезный вояж; по правде, у него имелись на руках шестнадцать заключенных; но, если ему угодно, дабы ему выложили чистую правду, среди них не было ни одного даже похожего на тех, кого он искал; все они были Французы, и он заставит их говорить, если тот пожелает, дабы у него не осталось никакого сомнения; что было тотчас же и сделано, он их отвел туда, где они находились, и приказал заключенным поговорить с ними. Они все были прекрасно подготовлены, дабы не сболтнуть ему ничего такого, из чего он смог бы заключить, кем они были на самом деле и откуда явились, когда их арестовали. Майор даже распорядился уложить в постель, как если бы он был болен, человека, спасенного по дороге в Ньюпорт, из страха, как бы из-за его одежд, более скверных, чем у других, уловка не была бы раскрыта. Едва посланник заговорил с ними, как прекрасно понял, что это были Французы. Однако, так как Милорд, побывавший там до него, подверг это подозрению, он пошел к Королю, своему Мэтру, и сказал ему, что здесь скрывалось какое-то надувательство; в том роде, что если бы он был способен подать ему совет, он бы пожелал, когда бы был на его месте, послать в Булонь, как ни в чем не бывало, какого-нибудь человека, кто раскопал бы это дело и исследовал его шаг за шагом.
/Смерть Министра./ Его Величество Британское не нашел это особенно необходимым, потому как рассудил, что заключенные будут отпущены на свободу до того, как он распорядится переправить кого-нибудь за море. Тем не менее, хорошенько над этим поразмыслив, он последовал его мнению и отправил туда шевалье Тампля, переодетого матросом. Он сказал по прибытии, будто бы потерпел кораблекрушение на берегах Бретани, и, остановившись в городе под предлогом напускного недомогания, вернулся оттуда несколькими днями позже, так ничего и не сумев узнать о том, о чем он мог бы вынести ясное суждение. Он узнал только то, что заключенные были отпущены на свободу в тот же самый день, когда посланник Короля, его Мэтра, отбыл из города, и все они удалились по дороге на Париж. Король Англии не пожелал ничего сказать обо всем этом, хотя думал он об этом деле ничуть не меньше. Он уверился более, чем никогда, что этими людьми были те, что выкрали у него его заключенного; в том роде, что он нисколько не меньше ненавидел Кардинала, чем Кардинал ненавидел его с тех пор, как он выказал презрение к альянсу с ним; от этого неизбежно произошел бы какой-нибудь разрыв между двумя Коронами, если бы не то обстоятельство, что Кардинал вскоре умер.