Мэр в законе

Седов Б. К.

Федор Федорович царственно возлежал на кожаном диване, любуясь (а что оставалось делать!) плещущимися в голубых водах бассейна головоногими русалками. Одна из тех, кто остались на "берегу", стоя перед ним на коленях, тщетно пыталась возродить к жизни признаки активности особи мужского пола. Две другие исполняли танец живота, разочарованно созерцая то, что никакие животы Годовского давно уже не интересуют. Еще одна появилась в просторном помещении с подносом в руках. На подносе высилась гора спелых персиков, груш и винограда. Ничего особенного, с учетом того,

что все это действо происходило в ноябре. И не где-нибудь в Центральной Азии, а в нормальной русской Сибири. Одета была девушка с подносом - как и полагается в подобных случаях - в изящные туфельки на каблуках-шпильках и золотую цепочку на тонкой талии.

Парни, притаившиеся на улице за окнами, загляделись на всю эту красоту и не заметили, как отвисли их бесконтрольные челюсти.

Впрочем, длилось благоговейное затишье недолго. Рты парням позакрывала команда, раздавшаяся у каждого в индивидуальном портативном наушнике: "Приготовились! Работаем по обратному отсчету!"

"Пять!"

"Четыре!"

"Три!"

"Два!"

"Один!"

"Пошли!"

И пошли. То есть, ворвались с дикими криками в дом через все щели, не забыв перед этим натянуть на наглые физиономии черные трикотажные маски.

Нападать, собственно говоря, здесь было не на кого. Охраны при себе майор милиции Годовский не держал. А друзей на дачные игрища никогда не звал - жаден был, как та собака на сене. Сам не "ам" и другим не дам. Заманил вот честных девушек - и обманул, никакой женской радости в результате.

–  Лежать, сучара!
– выкрикнул первый, кто добрался до Годовского, схватив его за ожиревшую шею и сбросив с мягкого дивана на жесткий, хотя и с подогревом, кафельный пол.
– Руки за голову! Ноги шире!

Другим ворвавшимся некогда было рассматривать заверещавших от страха девиц. Люди в масках рыскали по всему дому, проверяя, не спрятался ли кто еще, кто может представлять собой хоть какую-нибудь опасность и оказать сопротивление.

А на запястьях Годовского щелкнули замки наручников.

–  Фамилия? Имя? Отчество?
– басом громыхал безразмерный мужик, "окольцевавший" загулявшего милиционера.

Федор Федорович, с трудом избавившись от первого шока, назвался. Потом, не к месту осмелев, спросил:

–  А вы - кто такие будете? Я - начальник милиции! вы будете отвечать!

Только вот получалось у него не басом, как у того мужика в маске, а как-то пискляво - как у зайца из мультфильма "Ну, погоди!".

–  Нет, козлина!
– уверенно возразил мужик.
– Это ты нам сейчас отвечать будешь.

К тому времени все - в полном смысле этого слова замаскированные - собрались у голубого бассейна, держа Годовского под прицелами автоматов.

–  Когда Аниканова видел?
– снова зарычал мужик. И черный, холодный пока, ствол автомата Калашникова больно уперся в нежные ребра майора.
– Живо отвечай! Пристрелю!

–  Ник… кок… ког… никогда!
– еле выговорил Годовский.
– Он же умер!

–  Где встречались до его смерти?

–

 Пошли вон, сволочи!
– запищал Годовский.
– Ничего не скажу вам, гады!

И тут же прозвучала длинная автоматная очередь. В воздух.

Годовский тут же передумал.

–  У меня в кабинете! В милиции! В день его смерти!

–  Молодец. Разговор с ним… Последний разговор с Аникановым на пленку записывал? Считаю до трех! Р-р-раз! Два!

Цифру три майор не любил с самого детства, потому что в школе был беспросветным троечником. Само собой, дожидаться, пока сумасшедший мужик в маске произнесет столь нелюбимое слово, не стал.

–  Записывал!

–  Где пленка, гаденыш?

Андрей Таганцев ждал Славика Каблука. Нервно курил одну сигарету за другой. Выпил рюмку водки. Налил вторую. Но пить не стал.

Каблук появился вовремя.

–  Привет, Аркадьич! Все нормально. Пацаны мои "раскололи" Годовского.

–  Он не прижмет их потом?

–  А как? Он, бедолага, думает, что на него Служба Собственной Безопасности "наехала". Парни лиц своих не показали - в масках все были. И потом - вот.
– Славик протянул Андрею две мини-аудиокассеты.

–  Что здесь?
– спросил Таганцев и вдруг почувствовал, как мелко затряслись пальцы его рук. Небывалое волнение овладело им.

–  Одна - запись разговора Годовского и Аниканова. Мент сделал ее в день… ну, в общем, когда… это…

–  Я понял, - помог Таганцев.
– А вторая?

–  На второй - беседа Аниканова и Погодина. Ее мы и не думали обнаружить, но Федор Федорович хранил их в одном сейфе.

–  Сам записи слушал? Что там?
– Андрей перебирал пальцами крохотные кассетки.

–  Я-то слушал. Но думаю, что и тебе не повредит. Погодину, кстати, тоже понравится.

–  Не понял. С какой стати я буду Погодину их прокручивать?

–  Ты, Аркадьевич, не ленись, - настаивал Каблук.
– Возьми и послушай. А там решишь, прокручивать Погодину или нет.

–  Хорошо, будь по-твоему. Выпьешь со мной?

–  Нет. Я водку вообще не пью. Только бабкин самогон на кедровом орехе.

…"А ты не боишься, Богдан, что вся эта твоя афера всплывет, как дерьмо в проруби? Ведь Погодин может узнать о том, что Таганцев и в глаза не видел официального распоряжения губернатора, что никаких денег он красть не собирался, а бумаги в краевую администрацию об увеличении производственных мощностей и, соответственно, росте доходов ты же сам и припрятал, сообщив мэру, что добросовестно отправил их".

"Да ничего я не боюсь! Чего мне теперь бояться? Либо сожрут нас теперь, либо сами мы этого Таганцева с лица земли сотрем!"

"Ох, Богдан Силаевич! Все никак ты не можешь успокоиться, что не тебя мэром поставили, а Таганцева".

"Да! Не могу! Почему не меня, а его?!"…

Бутылку водки Андрей Таганцев в эту ночь все-таки допил. И не один, а вместе с Погодиным, как раз вернувшимся из Москвы. И записи слушали вместе.

–  Вот так, Виктор. Облапошили нас с тобой, как молокососов. И чуть врагами не сделали.