Мера хаоса. Трилогия
Шрифт:
— Точно? — забеспокоился старший холиаст. — Ты точно знаэш?
— Да, это у меня не в первый раз.
— Что с тобой творится? — спросил Хорст, когда горцы отошли. — Мне-то ты можешь сказать?
— Это плата, — буркнул Авти, морщась, — за то, что я слишком давно не занимался своим ремеслом… Моя судьба — причинять боль другим и себе, и если я не могу делать это сам, меня вынуждают. Вот таким вот образом.
— Но почему? Кто это делает?
— Считай это проклятием. — На щеке шута брызнул гноем еще один
Костер горел ярко и жарко, а холиасты все подкидывали в него хворост. Повешенный над пламенем котелок потихоньку булькал, от него распространялся запах столь любимой горцами каши из бурых зерен, которые назывались троки. Когда-то Хорст находил его неприятным, а теперь привык.
— Так они весь лес спалят, — недовольно пробормотал Авти, с кряхтением отодвигаясь. Сидеть возле пламени было слишком жарко.
— Не спалят, все сырое, во имя Владыки-Порядка, — возразил Хорст.
Днем прошел настоящий ливень, и до сих пор с листьев капала вода, а между деревьями стелилась промозглая дымка.
Лежащая в центре гор ложбина, восточную часть которой занимала Долина, протянулась больше чем на сотню ходов, и, чтобы добраться до перевала Ал-Браир, путникам предстояло пересечь ее из конца в конец.
Путешествие длилось не первый день и по монотонности могло сравниться разве что со вскапыванием огорода. Травянистые равнины с пасущимися стадами сменялись негустыми лесами, поселения холиастов из нескольких десятков домов — каменистыми пустошами.
За те дни, которые ему довелось провести тут, Хорст узнал о горцах больше, чем за всю предыдущую жизнь. Скрепя сердце, он признал, что за пределами естественной крепостной стены из гор о них судили только по слухам. Бывший сапожник выучил некоторые, самые простые слова, привык к пище холиастов, научился получать удовольствие от протяжных и грустных песен.
Былое, разбавленное страхом презрение к диким язычникам, не знающим веры Порядка, сменилось уважением, в которое Хорст сам не мог до конца поверить.
Фурункулы и дикие боли по всему телу мучили Авти вот уже пятый день, но тот вел себя как обычно, да и сил у него, судя по всему, не убавлялось.
— Готово, — холиаст, исполняющий обязанности повара, попробовал варево и снял котелок с огня, — можно эст…
Хорст полез за ложкой.
После Долины горцы перестали относиться к шуту и его «ученику» как к пленникам. Их охраняли, не выпускали из поля зрения, но как почетных и в то же время опасных гостей, которых нужно вежливо и быстро выпроводить.
На некоторое время разговоры стихли, слышался только стук ложек о стенки котелка.
— А ничего, — сказал Авти, не сдержав сытой отрыжки, — пожрали, теперь можно дрыхнуть…
Хорст лежал, уставившись в небо, где среди облаков одна за другой
Что ждет его за горами, в мире людей? Рабская служба у мага? А если удастся ее избежать — полуголодное существование бродячего мастерового, исколотые иглой пальцы и застуженная поясница…
— Ты знаешь, — сказал Хорст, поворачиваясь к Авти. Тот, судя по отсутствию храпа, еще не спал, — иногда мне кажется, что все, случившееся со мной начиная с этой весны, — сон, невероятное видение… Еще зимой я ни о чем другом и не мечтал, кроме как накопить денег на собственную мастерскую! Не думал, что буду заниматься чем-то, кроме прохудившихся подметок и оторвавшихся завязок… А потом ушел из дома, попал к магу, оказался здесь… Даже не верится!
— Ты сам не представляешь, как тебе повезло. — Голос шута полнила грусть. — Большинство людей обречены на рутину. Тебе же выпал шанс попутешествовать, узнать что-то новое, измениться… Пользуйся им!
— Но я не хотел меняться! — возразил Хорст. — Меня бы вполне устроила рутина в собственной мастерской внутри стен Линорана!
— Ты становишься другим, когда меньше всего этого ожидаешь, — Авти вздохнул. — Но что-то ведь заставило тебя уйти из дома?
— То место, откуда я сбежал, «домом» назвать было нельзя! — Хорст сам удивился той злости, которая вскипела в нем при воспоминании о полутемном подвале, в котором он провел последние восемь лет. — Там я спал в сыром чулане, а из заработанного получал монт в месяц! И это от родного дяди!
— Другой бы смирился, — примирительно сказал Авти.
— Да кто угодно взбунтовался бы! После того как родители умерли, в моей жизни остались только работа и издевательства!
— Совсем как у нас, шутов, — эти слова Авти произнес совершенно серьезно.
Хорст ощутил, что стыдится собственной вспышки. Захотелось поскорее сменить тему беседы.
— Кстати, а как ты стал фигляром? Помнится, ты говорил, что у шутов учеников не бывает…
— Увы, не могу тебе сказать, — в голосе Авти зазвучали извиняющиеся нотки.
— Вот так всегда, — пробормотал Хорст, — вечно у тебя тайны. Надоело это до ужаса!
— Ничего с этим не поделаешь. Я, видишь ли, скрываю многие вещи не из-за того, что я такой вредный, а ради твоей же безопасности! В сохранении тайны заинтересованы слишком многие, так что узнай кто о том, что ты стал к ней причастен, тебя просто убыот.
— Из-за какого-то секрета, касающегося паяцев? — не поверил Хорст.
— А ты не допускаешь, что у шутов могут иметься нешуточные тайны?
Хорст сознавал, что в болтовне он Авти не соперник, поэтому не стал выпытывать у него секрет. Если Болвану хочется выглядеть таинственно, то пусть себе тешится.