Мэри Роуз
Шрифт:
— Нравится мне или нет — к делу отношения не имеет. Сомнений нет, ты выглядишь потрясающе.
— Скажи мне, в каком цвете ты хотел бы видеть меня! — воскликнула она и тут же поняла, как сильно осточертел ей голубой.
— Я вообще ничего не хочу. — Он спокойно поднялся, натянул черные брюки, не вытирая ног. — Если ты хочешь поиграть в грешницу, которая строит из себя провинциальную невинность, что мне за дело до этого?
«Ну, подожди, — думала Джеральдина. — В следующий раз ты увидишь меня в облике грешницы, равной тебе». Она смотрела на него сверху вниз. Даже в сутане он выглядел бы грешником. Самой сутью греха.
Когда он хотел пройти мимо нее, она вцепилась в его запястье.
— На днях брат отвезет меня в Портсмут.
— Да что ты говоришь. — Он высвободился.
— Я возвращаюсь в родительский дом, — объявила она. — Мы будем часто видеться, когда будем жить в одном доме.
— Мы вообще больше не будем видеться, — одернул он ее. — Если ты вернешься в Саттон-холл, мы с Фенеллой Клэпхем уйдем оттуда.
«Фенелла Клэпхем».
Джеральдина пронзительно расхохоталась.
— Да ты шутишь! Не может быть, чтобы тебе по-прежнему нужна была эта доска.
Взгляд его помрачнел. Черные брови сдвинулись.
— Тебя не касается, кто мне нужен. Мы с тобой — грязь. Но Фенелла — нет. Я не позволю тебе говорить о ней в таком тоне.
Сердце Джеральдины забилось сильно и часто. На миг ей показалось, что в его железной броне появилась брешь, обнажив уязвимый фланг. «Фенелла Клэпхем». От боли перехватило дух.
И он пошел дальше широким шагом, зажав между зубами травинку, перебросив накидку через плечо.
— Я должна увидеть тебя снова! — крикнула она и негромко добавила: — Пожалуйста.
— Нет, если ты вернешься в Портсмут.
— А если я останусь здесь?
— Тогда вряд ли получится не пересекаться.
Вечером Джеральдина объявила Сильвестру, что решила вернуться к мужу. От того, что своими словами она сделала ему больно и он, побагровев от гнева, накричал на нее, ей в некотором роде было даже приятно. Равно как и то, что Роберт бухнулся перед ней на колени и плакал в подол, словно маленький ребенок, а Давид, белокурый нидерландец, клялся, что сделает для нее все, чего бы она ни попросила. «Другие мужчины умоляют, чтобы я пнула их. А тебе я отдала бы все, но ты и пальцем бы не пошевелил».
Джеральдине пришлось ждать еще почти год, прежде чем ей снова довелось пережить вместе с ним то самое опьянение. Потом еще год. И еще.
— Я умираю от голода, ты даешь мне так мало, — говорила она.
— Да ладно, ты отвыкнешь, — ответил он.
Но на это она не надеялась ни дня. Как можно отвыкнуть от жизни, особенно теперь, когда она знает, что это такое? Застыв от холода, чувствуя затылком смерть, она бесцельно бродила по свету и искала чего-то, чему не знала названия. Теперь, узнав, она была преисполнена решимости никому и ничему не отдавать единственно возможное в этой жизни счастье.
Когда умерла Анна, он спросил ее:
— Тебя это не пугает? Королева рассталась с жизнью за измену, которой даже не совершала.
— Откуда ты знаешь? — Джеральдине и самой хотелось бы это знать. Она думала, что видит Анну насквозь, но в итоге поняла, что не видит насквозь даже себя.
Он пожал плечами.
— Если твой муж нас застанет, то может устроить так, что нас казнят. Или сделает это сам. Как муж Франчески да Римини.
— Кто это?
— Никто.
Ей вдруг стало холодно. Она вцепилась пальцами в его плечи.
— Но ведь тебя никто не может казнить! — Она, которой никогда не было дела до других, сходила с ума от страха, что кто-то может причинить ему вред. — Если кто-то посмеет тронуть тебя, ему не поздоровится, а тебе ничего не будет, правда?
Он сел, потер виски, как делал часто. Когда-то она боялась этого жеста, потому что таким образом Энтони будил в себе демонов, но со временем он стал казаться ей возбуждающим и красивым. Он обнажил свои безупречно белые зубы в поистине дьявольской ухмылке.
— Скажи-ка, ты хоть сама веришь в ту несусветную чушь, которую несешь?
Не одевшись до конца, он встал с постели и пошел к двери.
— Не ходи за мной. Мне нужен воздух.
Она осталась лежать на скомканных простынях, словно побитая. Что он имел в виду? Почему он не ответил на ее вопрос утвердительно, как всегда? Значит ли это, что он уязвим, что Роберт может его арестовать и послать на смерть? Но ведь он могущественнее всех их. Она любила его, потому что он был неразрушим, словно железо, и превосходил всех этих смешных мужчинок! Сердце Джеральдины стучало так сильно, что ей стало дурно. Она любила его. Она не знала, что это значит, понимала лишь, что с этим ничего не поделаешь.
По возвращении он показался ей бледным и чужим. Может быть, там, снаружи, над волнами реки, он повстречался с демоном?
— Одевайся. Веселье закончилось, — сказал он и швырнул ей платье.
— Не заставляй меня ждать еще год, — взмолилась женщина. — Моя жизнь без тебя — сущий ад.
Он снова обнажил зубы в усмешке.
— Там нам обоим и место, верно?
Перспектива оказаться в аду давно уже перестала пугать ее. Там, где место ему, место и ей.
На этот раз Джеральдине пришлось ждать не один год, а на несколько месяцев больше. Лето почти миновало, и бесцветная королева Джейн носила свой огромный живот, словно охотничий трофей, когда Джеральдина наконец снова оказалась в лодке, на которой он вез ее по реке к своему кораблю. Она любила все. Запах, поднимавшийся от ночной Темзы, узкую покачивающуюся деревянную скамью, плеск, с которым входили в воду весла. Она заказала себе платье из бархата — красное, как грех, ад и кровь. Она взяла его с собой, чтобы показаться ему.
Ждать было тяжело. За это время она выяснила, кто такая Франческа да Римини. Один из этих итальянцев, по которым сходил с ума Сильвестр, написал о ней книгу — о сногсшибательно прекрасной прелюбодейке, из-за которой братья стали несчастны, а сама она в конце концов оказалась в аду — как соблазнительница. Если он желает такую Франческу, такой воплощенный грех, он это получит. Она хотела хоть раз услышать, как он вздыхает по ней, даровать ему сладкую муку, заставить трепыхаться и тут же смилостивиться.