"Мерседес" на тротуаре
Шрифт:
— Понимаю. Больные, клятва Гиппократа, долг врача и все такое прочее. Я очень благодарен вам за то, что вы не остались равнодушны к моим страданиям. — Эта витиеватая фраза заставляет Екатерину Владимировну насторожиться.
— Вы это о чем? Что вы подразумеваете под страданиями?
— Мою историю болезни, конечно. Проходите. — Помогаю гостье снять шубку. Брыська сразу запрыгивает ей на руки. Екатерина Владимировна чешет его за ухом. Довольный кот жмурится.
— Он в вас влюбился с первого взгляда. И не только он. — Екатерина
— Еще в прошлый раз хотела спросить. — Она размешивает желтоватую пенку на поверхности кофе. — В этом доме все травмированные. Или есть и здоровые?
— Есть. Например, вы. Здоровы и удивительно красивы. — Катя, прикусив нижнюю губу, выслушивает мой комплимент.
— Я имела в виду постоянных жильцов. — Мне импонирует скромность, с которой гостья воспринимает лесть.
— Из постоянных пока только тараканы, — честно сознаюсь я. — Может быть, все-таки позавтракаете. Я сносно готовлю. Травму от моей пищи получить можно, отравление — никогда.
— Травму? — удивляется Екатерина Владимировна. — У вас котлеты с гвоздями?
— Нет. Зато они очень вкусные. Язык проглотите.
— От картошки полнеют. — Вид у гостьи трогательный и беспомощный. Моя фирменная грибная подливка и не такую оборону взламывала. — Ладно. Только совсем немного.
— Конечно. Совсем немного, — соглашаюсь я.
— Вы не очень похожи на дворника.
— Зато мой брат похож на болтуна.
— Вы к нему не справедливы. Мы с вашим братом много беседовали. У него широкий круг интересов. Он очень много знает. Он интересный собеседник.
— Он знает даже то, чего не знает никто. Например, то, что я дворник и пьяница. Ладно, дворник. Два года подрабатывал будучи студентом, этой благородной профессией. Но за что он меня назначил алкоголиком?
— Вы трезвенник? — Почему люди всегда стараются разложить все по диаметрально противоположным полочкам? Если не пьяница, то трезвенник. Если не бабник, то импотент и т. д.
— Я в меру пьющий и не в меру симпатичный мужчина. — Пока я обдумывал общечеловеческие проблемы, язык снова встрял с очередной нескромной сентенцией.
— Кто вам сказал, что вы симпатичный? — Екатерина Владимировна вот-вот готова улыбнуться.
— Сначала зеркало, потом ваши глаза, — окончательно обнаглел язык.
— Я, пожалуй, пойду. — Она поднимается. Брыська смотрит на меня как на кровного врага.
— А как же клятва Гиппократа? — Я еще ерничаю, но внутри сразу становится пусто, как в вакуумной камере. — Не уходите, пожалуйста. Я не пьяница и не нахал. Я журналист. И мне сейчас очень плохо.
Екатерина Владимировна секунду колеблется, но мой несчастный вид заставляет ее снова присесть на табуретку.
— Ожоги болят?
— Нет, хуже. — Я, как грешник пастырю,
— И что теперь с тобой будет? — «Тобой» прозвучало так просто и естественно, будто мы с детства в одной песочнице играемся.
— Не знаю. Наверное, посадят. Свидетелей нет. Доказать, что это была самооборона, вряд ли возможно. Да и так ли это важно. Человек мертв и за это кто-то должен ответить.
— Но, если бы ты не выстрелил, сам был бы убит!
— И у меня ничего бы не болело. — Сразу нахожу положительный аспект в гипотетическом исходе с моей смертью.
— Я серьезно. — Я сам вижу, что она говорит серьезно. Кабы, не перспектива длительной отсидки в тюрьме, я сейчас мог бы считать себя самым счастливым человеком на земле. Екатерине Владимировне не безразлична моя судьба!
— Я тебя перевяжу и заберу в больницу. Полежишь недельку. За это время, может все и утрясется.
— Мяу, — деликатно напоминает о себе кот.
— Тебя тоже возьму. К себе домой. Пусть с тобой мама возится.
— Утрясется? «Попейте молочка, помолитесь, глядишь, все и рассосется,» — советовали раковому больному в морге. — Мрачно шучу я. Виноват, конечно, но ничего более оптимистичного в голову не приходит.
— Ты не онкологический больной. Нечего стонать раньше времени. — Катя ловко манипулирует своими прохладными пальчиками. Наверное, я все-таки извращенец. Она колдует над обнаженным мясом, а я получаю наслаждение. Звонок в дверь останавливает порхание Катиных рук.
— Я открою.
Поворачиваю, насколько позволяет шея, голову в сторону прихожей.
— Гражданин Петров здесь проживает? — Вот и рассосалось…
— Да, проходите. — Катя не теряет самообладания. Мне бы ее выдержку. Принимать гостей с голым задом я еще не пробовал. Судя по топоту, желающих со мной познакомиться не меньше пяти-шести человек. Что же, приятной экскурсии.
— Гражданин Пе… — Второй половиной моей незамысловатой фамилии участковый попросту давится. За его спиной группа захвата: автоматы, черные маски с прорезями, грудные клетки от бронежелетов распирает как дирижабли от водорода. Того и гляди взорвутся. Никак не ожидал столь серьезного отношения к своей персоне. Непонятно почему, но мне становится смешно. Язык мгновенно улавливает мое настроение.
— Пе — это корейская фамилия или китайская? — Смотрю на лейтенанта-участкового. — В нашем подъезде Пе нет точно. Да вы и сами должны знать. Это же ваш участок, товарищ лейтенант.
Мой требующий реставрации тыл производит на лейтенанта неизгладимое впечатление. Он снимает шапку и принимается чесать затылок. Потом нерешительно задает вопрос:
— Петров, давно это с вами?
— Третий день на животе валяюсь. А вы зашли поинтересоваться моим здоровьем? Разве это входит в обязанности участкового?