Мерси, камарад!
Шрифт:
Внешне лейтенант оставался совершенно спокоен, ничем но выдал своего волнения. Тилю казалось, что он снова слышит предупреждающий голос Дениз: «Говорят, что этот Дернберг убийца, на его совести смерть многих людей! Берегись его!» А разве сама она не остерегалась его?
— Что вы можете сказать относительно перевода Генгенбаха на новое место службы? Пфайлер так спешил с этим.
— О переводе Генгенбаха? Куда? Почему? Я ничего об этом не знаю, хотя всего несколько минут назад расстался с ним.
— У кого-то есть по этому поводу свои соображения. — Грапентин усмехнулся. — Вы знакомы с телефонисткой
— Да, я познакомился с нею на одном вечере.
— Ну так вот, у нее есть брат, который проделывает какие-то темные махинации с секретными документами. Он находится в части, которая расположена на канале. Тоже артиллерист. Возможно, вам что-нибудь известно о нем, а?
— Никогда ничего о нем не слышал, — сказал Тиль и отрицательно покачал головой.
— Документы уже найдены. В Париже мы условились с вами более подробно кое о чем поговорить по возвращении домой. Вот и начнем.
«Они, видимо, схватили Дениз, — подумал Тиль. — Только бы мне не выдать себя. Им все известно и об истории с письмом, которое получила Мартина, — то, что мне рассказал Рорбек. Информацию о Дениз Грапентин мог получить только от Дернберга. Генгенбах, мой друг Генгенбах куда-то переведен. И что этому Грапентину от меня нужно? Какую роль он мне отвел? Как быстро можно возненавидеть такого человека…»
— Вам, вероятно, известно о том, что капитан Альтдерфер, будучи на русском фронте, был начальником штаба полка? У него обширные связи со штабом дивизии, некоторые из которых отнюдь не носят служебного характера. Вы командир штабной батареи, вам подчинены все средства телефонной и радиосвязи второго артдивизиона. Короче говоря, вы имеете все возможности для того, чтобы все знать, не так ли?
Тилю стало как-то не по себе. Он пожал плечами и сказал:
— Смотря как понимать. Согласно приказу каждый офицер и каждый солдат должен знать только то, что ему положено, и не больше…
Грапентин с досадой махнул рукой:
— Я хотел бы знать абсолютно все о взаимоотношениях Альтдерфера с генералом. Вы меня поняли? Вам нечего объяснять, как нужно подключиться к линии и подслушивать разговор.
— Я принимаю ваши слова за приказ и буду стараться… — Лейтенант чувствовал, как краска стыда заливает его лицо.
— Вы будете регулярно докладывать мне обо всем, или же, — капитан понизил голос, — мне придется сообщить куда следует о том, что вы выступаете за устранение фюрера… Вам все понятно, господин Тиль?
Тиль был потрясен случившимся. Он ехал с головокружительной скоростью. Все его мысли были заняты Дениз, которая, по его мнению, находилась в руках гестапо. Наверное, она была участницей движения Сопротивления. Даже наверняка. «А разве вы никогда ничего не слышали о депортации? О преследованиях и расстрелах?» Несколько часов назад эти вопросы задавал ему Макс Рейно. А теперь Дениз в руках гестапо. Как бы хотелось помочь ей. Но как?
Чувствуя свою беспомощность, Тиль совсем помрачнел.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Утром 3 июня штурмбанфюрер Дернберг выехал из Парижа, ругая испорченный конец недели. Перед отъездом он долго читал нотацию своим людям, приказав не спускать глаз с дома № 13 по Рю Шарон, так как знал, что преступник всегда
Агент СД Штернхальтер, наблюдавший за входом в дом, скучал, от нечего делать подставляя лицо нежаркому весеннему солнцу. Жизнь приобретала для него смысл только тогда, когда он сидел за баранкой автомобиля. А тут торчи у какого-то дома, да так, чтобы на тебя никто не обратил внимания. Он уже успел прочитать свежую парижскую газету, купил в лавочке напротив сигарет, разглядел скупые витрины, следя в их зеркальном отражении за подъездом злополучного дома.
«Ага, вот из дома снова вышла мадам Бонсель со своей внучкой Бланш». Наблюдать за одним и тем же, зная вокруг каждое дерево, надоедает до черта. Старушка, как всегда, шла за покупками, а внучка несла ее корзинку.
Засунув руки поглубже в карманы своего плаща, Штернхальтер внимательно осмотрел фасад дома. Как глупо все это, подумал он. Дом под таким наблюдением, что и мышь не проскользнет, а эта красотка Дениз Дарнан, фотографию которой он запомнил настолько, что, попадись она ему на глаза, мог бы узнать ее за добрую сотню метров, выпорхнула прежде, чем был получен приказ об ее аресте. Как это ей удалось, оставалось загадкой. Хорошо еще, что он в этот день находился на дежурстве. Она вышла из дому после того лейтенанта-артиллериста…
Агент посмотрел на часы: до смены оставался ровно час. Затем он снова бросил взгляд на улицу, в конце которой уже не было видно ни старухи, ни ее девчушки.
Мадам Бонсель для своих семидесяти с лишним лет выглядела удивительно крепкой. И хотя время согнуло ее, шла она довольно твердой походкой. Внучка Бланш тоже вышагивала бодро, несмотря на то что ей приходилось нести довольно тяжелую на вид корзину.
На вокзале Сент-Лазар царило субботнее оживление. На путях стояло всего несколько гражданских поездов, которые отличались от военных эшелонов тем, что в их составе не было платформ с установленными на них зенитками.
Войдя в зал ожидания, мадам Бонсель, как это имеют обыкновение делать пожилые женщины, посмотрела на царившую вокруг суету поверх очков с толстыми стеклами. Взгляд у нее был несколько беспокойный, так как этот самый вокзал начиная с сорокового года был излюбленным местом гестапо и французской полиции безопасности, которые все еще старались напасть на след Французской коммунистической партии. Само собой разумеется, что члены организации «Франтиреры и партизаны» старались избегать этого вокзала. Многие дельцы из различных немецких организаций пытались ловить здесь рыбку в мутной воде, а ведь общая численность немцев в Париже превысила пятьдесят тысяч человек.
— Бонжур, тетушка Ивонн! — Какой-то молодой человек обнял старушку за шею, расцеловал ее в обе щеки, затем ласково потрепал девочку по голове.
— Мой милый племянник, я очень рада, что ты решил проведать больную женщину. — И она смахнула мелькнувшие за стеклами очков слезы.
— Я привез вам в дорогу кое-что вкусненькое. Путь не близкий, так что пригодится. — И племянник сунул старушке в руки какой-то пакет.
Внимательно осмотрев содержимое свертка, старушка положила его в корзинку. Когда она выпрямилась, в руках у нее был паспорт. Она взглянула на большие вокзальные часы и сказала: