«Мертвая голова»
Шрифт:
— Как бы я мечтала дождаться этого! — страстно выдохнула женщина.
Он пропустил ее реплику мимо ушей.
— Послушайте, — медленно проговорил он, прислушиваясь к звукам, которые доносились из соседнего помещения, — как вы думаете, эта Свинья согласилась бы помочь нам? Я хотел бы немного проучить одного своего приятеля…
Глядя на проституток, Шульце изложил им свой план. Когда он закончил, они расхохотались и долго не могли остановиться. Сама идея им чрезвычайно понравилась. В их глазах это был идеальный способ сбить спесь с мужчины. А ведь мужики вели себя с ними порой так грубо…
— Да, хотела
Шульце соскочил с кровати и, подойдя к окну, принялся натягивать трусы. Снаружи по-прежнему падал густой снег. Улица была совершенно пустынна. Лишь двое человек шли по ней. Судя по форменной одежде, это был какой-то офицер со своей девушкой. Они шли, тесно прижавшись друг к другу.
Когда они поворачивали за угол, Шульце сумел разглядеть лицо мужчины. Это был гауптштурмфюрер фон Доденбург. Шульце не смог сдержать улыбки. Ясно, что командир его роты тоже решил провести сегодняшний вечер в объятиях женщины. «Кровать — это действительно самое подходящее место для человека в такой отвратительный зимний день», — подумал унтершарфюрер Шульце.
Внезапно он изменил свои планы. Месть Метцгеру могла немного подождать. Шульце решительным жестом сорвал с себя трусы и швырнул их на пол.
— Эй, девчонки, — закричал он двоим проституткам, — прыгайте обратно в кровать! Я возвращаюсь!
Густой снег неожиданно сменился дождем, который забарабанил по крышам домов и стал стекать по оконному стеклу, точно слезы. Куно фон Доденбург и Симона Ванненберг сидели друг напротив друга в темной сырой комнате, заполненной тяжелой мебелью, и прислушивались к грустной песне дождя.
— Почему ты пришел? — спросила она. Ее прекрасное лицо было сдержанным и непроницаемым — таким же сдержанным и непроницаемым, как когда-то в госпитале.
— Почему? Чтобы увидеть тебя, Симона. — Он попытался улыбнуться, но у него ничего не вышло.
— Нет, — покачала головой женщина, — я имела в виду совсем другое. Почему вы, немцы, пришли к нам, в Бельгию?
— Потому что… — начал было бодро рассказывать он, но, увидев выражение презрения на ее лице, смешался. Фон Доденбург пожал плечами. — Я не знаю, — тихо проронил он. — Наверное, это была часть общего плана.
— Часть общего плана? — повторила она. Ее лицо исказилось. — Что это, черт побери, означает? Что это за план? И почему мы обязаны следовать ему?
До них донесся шум, который производила на кухне мать Симоны, готовившая там кофе. Эта старая кухня вся пропахла мясом и луком — как, кажется, и все остальные бельгийские кухни.
Внезапно у фон Доденбурга словно сорвали пелену с глаз, и он ясно увидел, что за женщина сидит перед ним. Нет, это не была та женщина, чье белое тело разметалось на кровати; женщина с широко открытым ртом, задыхавшаяся от страсти, словно рыба, выброшенная на берег; женщина, по телу которой текли капли пота от того, что они яростно занимались любовью. У настоящей Симоны было бледное лицо, точно высеченное из камня, лишенное каких-либо других эмоций, кроме ненависти. И он вдруг также почувствовал, что таких, как она, было очень много — причем по всей Европе.
— Ты ненавидишь меня, не так ли? — ровным голосом спросил фон Доденбург, словно осведомляясь о состоянии погоды.
— Да, я ненавижу тебя. Но не как Куно фон Доденбурга — человека, с которым я спала три раза. А как немца, то есть как одного из тех людей, кто силой оккупировал мою страну.
Фон Доденбург поднялся на ноги и официальным сухим голосом произнес:
— В таком случае я пойду.
Она тоже поднялась.
— Думаю, так будет лучше, — сказала она, глядя на него.
Куно протянул ей руку.
— Думаю, я больше тебя не увижу.
— Думаю, что нет.
— Я сам найду дорогу. Не надо провожать меня.
Дверь за фон Доденбургом захлопнулась. Симона Ванненберг осталась стоять одна в центре большой темной комнаты.
Но ее одиночество не продлилось слишком долго. В окно постучали. Она повернулась и увидела Жана. Несмотря на дождевик, который был на нем, он весь промок.
Симона быстро распахнула маленькое окно и впустила Жана. Да, он был совершенно мокрым. Но пронизывающий до костей дождь никак не повлиял на бодрость духа молодого человека. Его бледное лицо излучало энтузиазм, глаза горели. Жан сунул руку в карман и достал оттуда пистолет.
— Что скажешь на это, дорогая? Я добыл этот пистолет, напав на одного немецкого унтер-офицера. Это случилось всего полчаса назад. Дело обстояло следующим образом…
Он пустился во взволнованный рассказ, посвященный своему удачному нападению на немецкого оккупанта. И даже не заметил, что в глазах Симоны появились слезы…
Стервятник был вне себя от ярости.
— Черт побери, Метцгер, ты не кто-нибудь, а гауптшарфюрер батальона СС «Вотан»! И ты позволяешь какому-то бельгийскому идиоту ударить тебя по голове и отобрать пистолет? Неужели ты не понимаешь, что за это можешь быть предан суду военного трибунала?!
Метцгер стоял перед Гейером с самым жалким видом. Какого черта он вообще поперся в этот проклятый бордель? Ведь ни одна из торчавших там проституток так и не сумела расшевелить его несчастный поникший орган.
Эта проблема мучила его уже давно. Метцгер сказала врачу «Вотана» во время медицинского осмотра, что случайно получил удар по яйцам во время высадки на английское побережье, но сам гауптшарфюрер отлично знал, что причина — совсем в другом. Самое ужасное случилось в тот момент, когда на них стала неумолимо надвигаться стена убийственного огня, с помощью которой англичане пытались сбросить их со скал в море. В ту минуту Метцгер пережил такой панический страх, последствия которого испытывал до сих пор. Внутри него словно что-то щелкнуло тогда… казалось, что что-то безвозвратно покинуло его тело. Он вдруг ощутил звенящую пустоту между ног, и ничто на свете уже не было способно заставить его орган шевелиться.
А та толстозадая бельгийская шлюха, которой не удалось заставить его член действовать хоть чуть-чуть, еще и имела наглость назвать его «несчастным маленьким червячком»! Это его-то — человека, который в свое время делал счастливыми сразу четырех женщин. Неудивительно, что он не заметил, как после этого к нему подкрался какой-то вонючий бельгиец и стукнул его по голове…
— Итак, Метцгер? — в упор смотрел на него Гейер. — Как же именно все это произошло? Черт побери, у тебя должно же иметься хоть какое-то объяснение!