«Мертвая голова»

Кесслер Лео

Танки фон Доденбурга и Шварца разом затормозили возле трупа мужчины. Фон Доденбург заорал на оберштурмфюрера:

— Вы что, с ума сошли, Шварц?! Что нам теперь от него толку, когда он мертв?

— Иначе он убежал бы, — неживым голосом ответил Шварц. — Я должен был застрелить его.

Фон Доденбург только махнул рукой. Он знал, что со Шварцем было бесполезно спорить о чем-либо. Оберштурмфюрер жил в своем странном мире, куда доступ для остальных был закрыт.

— Нашел что-нибудь, Шульце? — спросил фон Доденбург своего унтершарфюрера, который обыскивал труп.

— Судя по документам, это Жан Гудсмит, студент, — пробормотал Шульце. — Но он явно лучше обращается с оружием, чем с пером.

— Что ты имеешь в виду?

— Вот это. — Шульце

показал ему пистолет, запачканный кровью юноши. — Это оружие, которое выдают немецким военнослужащим.

Фон Доденбург повертел в руках «люгер». Пистолеты такого образца являлись стандартным вооружением вермахта: их выдавали офицерам и унтер-офицерам.

— Похоже, что это один из тех террористов, которые нападают на нас по заданию британцев, — произнес наконец фон Доденбург.

— Посмотрите, что я нашел! — крикнул молодой боец, которому Метцгер едва не оторвал яйца, демонстрируя жестокие приемы рукопашного боя. — Это бинокль. Я нашел его возле валунов. Очевидно, он уронил его, когда убегал от нас.

Фон Доденбург посмотрел на бинокль.

— Видимо, линзы этого бинокля и блеснули на солнце, — проговорил он. — Но какого дьявола он следил за нами?

Унтершарфюрер Шульце ткнул пальцем в небольшую стрелу, выгравированную на корпусе прибора.

— Эта стрелочка — символ того, что бинокль сделан в Англии, господин гауптштурмфюрер, — сказал он. — Я не раз видел такие стрелочки на английских вещах. — Он взял бинокль из рук фон Доденбурга и внимательно осмотрел его.

— А теперь взгляните на дату, господин гауптштурмфюрер.

— И что же?

— Август 1940 года. То есть бинокль сделан уже после того, как мы изгнали англичан с территории Франции.

Однако вскоре началась подготовка к празднованию второго с начала войны Рождества, и печальный инцидент на морском берегу оказался забыт. Представители гестапо и абвера, которые начали расследовать это происшествие, также ничего больше не обнаружили и исчезли в канун праздника.

Само Рождество было отмечено обильными возлияниями. Согласно приказам из Берлина, «Вотан» находился в состоянии постоянной боевой готовности, поэтому бойцам разрешались лишь непродолжительные местные увольнения. О поездках в отпуск в рейх не могло быть и речи. Шульце направился к двум своим подружкам, блондинке и чернокожей, нагрузившись бутылками со спиртным и половиной бычьей туши, которую он выклянчил на кухне. Бравый унтершарфюрер заявил, что не будет вылезать из постели в течение трех дней подряд. Большинство же бойцов «Вотана» провело эти три дня Рождества в местных пивных, накачиваясь спиртными напитками и затем отсыпаясь в казарме.

Все с особенным волнением ждали официального новогоднего обращения фюрера к нации. Бойцы «Вотана» рассчитывали, что фюрер объявит о том, что еще до наступления весны состоится высадка немецких войск на территорию Англии. Иначе зачем проводилась вся эта интенсивная подготовка с плавающими танками? Все ждали этого, и поздно ночью, когда подвыпившие эсэсовцы возвращались из баров и пивных, в казармах «Вотана» раздавалось громкое пение — сотни пьяных глоток принимались орать песню «Мы нацелились на Англию!»:

Наш флаг развевается, когда мы маршируем вперед, Этот флаг — символ силы нашего Рейха, И мы не можем больше выносить то, что Англичане смеются над ним. Так что дай мне руку, товарищ, дай мне свою руку, И мы поплывем на завоевание Ан-гли-и!

Но когда фюрер наконец выступил с новогодним обращением, содержание его речи оказалось достаточно загадочным. Стоя перед толпой, собравшейся в берлинском «Шпортпалас», Гитлер проревел:

— Желание политиков из так называемых демократических стран, а также еврейских капиталистов, которые руководят ими, как марионетками, состоит в том, что война должна быть продолжена. Мы к этому готовы!

Аудитория Гитлера ответила на это громоподобным «зиг хайль!». В зале запели гимн национал-социалистического движения — песню «Хорст Вессель».

Куно фон Доденбург взглянул на сидевших за большим столом офицеров «Вотана», которые, как и он, слушали трансляцию выступления фюрера по радио в офицерской столовой. Все они были охвачены единым порывом. Шварц вскочил на ноги. Лицо его горело от волнения. Он торжественно поднял бокал шампанского.

— Господа, — пылко проговорил Шварц, — за великую победу немецкого оружия, которая произойдет в этом году!

Офицеры «Вотана» осушили бокалы, а затем, по обычаю, швырнули их в камин, где они со звоном разбились.

И только Стервятник, казалось, не разделял всеобщего энтузиазма. Цинично поглядывая на своих офицеров и ничуть не скрывая своего презрения к столь откровенной демонстрации чувств в ответ на выступление фюрера, он подошел к «народному радиоприемнику» и выключил его.

— Мелодия «Хорста Весселя» всегда казалась мне вульгарной, — бросил он. Казалось, Гейер сознательно провоцирует собравшихся. — Немецкой армии всегда вполне хватало старой доброй песни «Германия превыше всего» [12] . — Он вернулся на свое место за столом. — К тому же мне говорили, что сам этот парень, Хорст Вессель, в жизни был сутенером [13] . Хотя, — Стервятник пожал плечами, — сутенеры, говорят, тоже для чего-то нужны.

12

Так называемая «Песня немцев» — государственный гимн Германии, в том числе и во времена Третьего рейха. — Прим.ред.

13

Хорст Вессель был сыном священника; он ненавидел свое происхождение и отверг семью ради политической деятельности. Позже он посвятил свою жизнь национал-социалистической идее. Организовал и возглавил 5-ю роту СА в районе Берлин-Фридрихштайн. Действительно жил с проституткой в Берлине. В 1930 г. был убит коммунистами. Вессель стал величайшим мучеником национал-социалистической партии.

Офицеры «Вотана» уставились на штурмбаннфюрера Гейера в гробовом молчании. Они все являлись членами Национал-социалистической партии, а в прошлом — лидерами гитлерюгенда. Они выросли в убеждении, что «Хорст Вессель» является священным гимном. Но в то же время каждый из них хорошо знал, что проиграет, если вздумает открыто противостоять Стервятнику. Гейер был хитрым дьяволом, имевшим немало высокопоставленных друзей в самых разных местах. Мало кто мог позволить себе, как он, называть командира дивизии Зеппа Дитриха «бывшим сержантом, который руководит нашими судьбами благодаря протекции величайшего капитана всех времен». Под «величайшим капитаном всех времен» Стервятник подразумевал самого Гитлера, который, как известно, сам любил порой называть себя «капитаном».

— А что вы думаете о речи фюрера, господин штурмбаннфюрер? — спросил наконец фон Доденбург, полагая, что как самый старший офицер после самого Гейера, должен попытаться как-то растопить внезапно возникший лед и наладить контакт между Стервятником и всеми остальными. — Означает ли это, что мы перейдем в наступление на Англию этой весной и закончим войну победой?

Некоторое время Стервятник хранил молчание. Затем он обвел присутствующих смеющимися глазами.

— Как-то сомнительно, господа, чтобы фюрер Великого Германского рейха был бы готов удовольствоваться таким ничтожным призом, как крохотная Англия, и на этом завершить войну. — Он щелкнул пальцами: — Черт побери, господа, ведь я, например, еще даже не получил на этой войне звание штандартенфюрера! Разве способен фюрер обойтись со мной подобным образом? Полагаю, что у него для нас припасены гораздо более величественные планы!