Мертвая зона
Шрифт:
Идем «длинным синусом», ни одной лишней секунды на прямом курсе.
У стационарных пушечных огневых точек упреждение по умолчанию до сорока миль в час, а мы сняли ограничители и дадим пятьдесят. Когда роботы начнут мазать, они сумеют пересчитать наводку, но не успеют ввести поправки. Мы будем уже далеко. А машины выдержат. Их задача — один раз пробежать сквозь город под огнем и выскочить.
Да и сколько там этих точек, вряд ли наберется пара дюжин.
Меня ракеты больше волнуют — ну, активная защита нам в помощь. Но скорость и маневр важнее.
Главное — не подставиться под огонь в лоб. Дроны будут выскакивать перед нами, мы будем выбивать их раньше, чем они успеют выстрелить. Никакой самодеятельности, все по учебнику, ведущий бьет, ведомый прикрывает. Не оставлять за спиной недобитых, они вас за
Большая пушка нас не волнует, против бегущего шагохода она совершенно бесполезна. Но если вдруг ее увидел и можешь дать ей в бочину — дай, там в рубке сервер.
И не спрашивайте, почему Винер так долго копался в Абудже, если все настолько просто. Значит, у него было сложно.
Да понятно, они что-то мутили тут. Может, на пару с Круксом, а войнушка — для отвода глаз и чтобы списать ненужных свидетелей и лишних дольщиков. Только не надо баек про «Золотой запас Абуджи». Этот золотой запас сейчас распродают по всему интернету нигерийские спамеры. Но конечно что-то здесь было. В любом случае, уже некого спросить. Все умерли.
Не спрашивайте меня.
Поехали.
***
Кабина Type-X — узкая, очень узкая. Кресло обнимает тебя, и ты практически не чувствуешь своего тела. Крышка кабины — толщиной в добрых шесть дюймов, для защиты пилота от осколков и пуль. Когда она с характерным шипением закрывается, ты на мгновение остаешься в полной темноте. Потом начинают мерцать индикаторы, постепенно, чтобы успели адаптироваться глаза, наращивая яркость. Ты абсолютно отрезан от внешнего мира. Воздух очищен от запахов и обогащен кислородом. Звуки приходят через акустическую систему уже обработанные, местами усиленные, местами приглушенные. Ощупью подключаешь шлем, и со всех сторон на тебя плавно наезжает дополненная реальность. Система показывает все происходящее вокруг, с подчеркнутыми целями, важными данными, инструкциями, а когда начнется бой — с траекториями летящих в тебя ракет и снарядов. Хорошие пилоты умеют двигать глазами по отдельности: одним считывать информацию, другим следить за обстановкой. Расплачиваются за это чудовищными головными болями.
Надеваешь перчатки управления. Рычаги и рули давно в прошлом, современные машины управляются нажатиями пальцев на мягкие подушки сенсоров. Интерфейс пришел из видеоигр: молодежь с детства привыкла к тактильным джойстикам, так зачем переучиваться? Ты, кажется, полностью сливаешься с шагоходом, даже чувствуешь, что у него под ногами — через обратную связь в подошвах. Ты чувствуешь всю мощь огромной машины. И делаешь первый шаг.
Это слияние с машиной... У него есть обратная сторона. Каждый пилот хоть раз но представлял себе: а что будет, если погаснут индикаторы, отключится система подачи воздуха, не сработает аварийное катапультирование и аварийное открытие кабины, и ты останешься один в темноте? Запертый в стальном гробу? Кто из пилотов не просыпался в холодном поту по ночам с криком? Кто из пилотов расскажет, какие кошмары не дают им спать? Вот в бою кричать бесполезно. Как это было в каком-то старом фильме: «In space nobody will hear you scream».
В бою по большей части пыхтят. Иногда стонут. Взвизгивают. Ойкают. В общем, издают нечленораздельные звуки. Даже нормально выругаться не успевают. Пилотам в атаке не до разговоров. На перегоне можно и поболтать — или попереписываться в групповом чате, пока машина сама держит курс, следит за дорогой и предупреждает о возможных проблемах. В бою все иначе. Максимум — короткие реплики, да и те в критической ситуации. Любой обрывок информации, выпущенный наружу, может подсказать врагу, где ты и куда идешь. Поэтому в боевой группе пилотов огромную роль играет слаженность действий, умение считывать намерения и движения партнеров, двигаться вместе. Шагоходы часто работают звеньями — двойками или тройками. В такой микрогруппе могут быть машины с разными функциями и разным вооружением. Особенно хороша эта тактика в городском бою. Если видишь шагоход противника, который «просто стоит и на тебя смотрит», значит, ты уже на прицеле у его партнера.
Боекомплект... Его хватает. Шагоходы заточены на быстрые операции. Шесть-восемь-десять, ну, дюжина ракет и боезапас пушки — это не для того, чтобы долго отстреливаться. Да и навьючить на шагоход кучу амуниции — именно навьючить, потому что внутри у современных машин лишнего места нет, — значит увеличить вес, снизить маневренность, ну и повысить риск получить снаряд в боеукладку, с последующей детонацией.
Встречный бой шагоходов — стремительный, яростный, и главное, скоротечный. Конечно, можно часами играть в прятки в городской застройке, вылавливать противника на выстрел, караулить — это понятно. Но ключевое преимущество шагохода — «умная скорость» — лучше проявляется в быстрых сражениях. Когда шагоходы мчатся на прорыв, времени на ответную реакцию очень мало. Только навел, только пальнул — а он считал траекторию ракеты, прыгнул в сторону, еще секунда — и в тебя летит очередь, еще пара секунд — он уже мимо пробежал.
А внутри машины сидит, как в тиски зажатый, пугающе неподвижный человек. И воюет едва заметными движениями кончиков пальцев. Даже головой не крутит, она прижата к высокому подголовнику, чтобы шея не сломалась при отстреле кресла. Человек только бешено вращает глазами. И пыхтит, бедняга. Или стонет.
Вся война у него сейчас внутри шлема. На забрале.
Можно управлять шагоходом по дублирующим мониторам и приборным панелям — когда-то так и делали. Это умение до сих пор важная часть подготовки пилотов. Но пилот без шлема — как рыцарь без щита с родовым гербом. Неизвестный голодранец. Строго говоря, шлем — единственный аксессуар, который принадлежит пилоту безраздельно. Комбинезон может быть весь обляпан патчами с рекламой. Кроссовки, они сами по себе реклама и есть. А на шлеме — индивидуальная раскраска типа «все, что твоей душеньке угодно». Попадаются истинные произведения искусства. И следят за шлемами так, что они практически не ломаются. Бывает, глючат по мелочи, но уж точно не гаснут внезапно. За одним исключением.
Шлем, погасший в бою, означает плохое, очень плохое. Когда гаснет шлем, это значит, все, игра окончена. Последнее, что ты видишь — дико мигающие индикаторы неминуемого попадания и рои объектов, летящих в тебя. Становится на долю секунды очень страшно. А потом мир гаснет. И все заканчивается, чтобы начаться снова.
Катапультирование — это рождение. Хлопок пиропакетов, отстреливших крышку, разрывает уши. Сильнейший пинок под зад. Стремительный полет кресла вверх, как можно дальше от смерти и разрушения. Яркий свет, ветер в лицо, рев выстрелов и взрывов. И ты кричишь. Повисаешь на лямках. Бьешься ногами. А потом лежишь, скорчившись на земле, стараясь вжаться в нее. Чувствуешь себя голым, будто содрали кожу. Человек — слабейшая часть поля боя. Быть слабым — больно.
И ты продолжаешь кричать.
***
Они забежали в зону уже на пару километров, и Элис начала было недоумевать, когда случилось все сразу: эфир заполнился тошнотворным зудящим гулом, замерцали метки на виртуальном экране, и с верхних этажей зданий хлынул на улицу огненный шквал.
Как и следовало ожидать, стационарные точки мазали. Но через несколько секунд зона выкинула номер, от которого Элис мигом вспотела: огонь сквозь первые этажи с параллельных улиц. Какая-то сволочь там быстро ехала и метко стреляла, и была сволочь не одна. Пришлось бросать машину из стороны в сторону рваными галсами и резко уходить в первый же переулок направо. Там Элис метко подстрелила джип с пулеметом и только когда перепрыгнула через него, сообразила, что он просто тут стоял, ржавый, черт знает сколько. С перекрестка свернула налево, засекла пушечный дрон, снесла ему набок боевой модуль и рванула вперед. Их здесь было двое — она и ведомый, — положение и судьбу остальных можно отследить только приблизительно, метки расплывались и дрожали; глушилка хренова, кто ее такую сделал, руки ему оторвать; но вроде все целы пока.
Два поворота выводили ее на прежний курс; Элис благополучно выскочила на проспект, и тут система тревожно вякнула: неопределившийся «тяжелый» пуск спереди прямо, вероятно — тактическая ракета. Где ее чертова метка?! Элис увидела впереди двойку Type-X, красиво идущую ходом «длинный синус»; по двойке мазали с чердака торгового центра, вышибая из асфальта фонтанчики...
И тут у нее на глазах двойку сдуло.
Воображаемые синусоиды, по которым неслись машины, пересекались на осевой линии проспекта, и туда, точно между ними, рухнуло что-то страшное. Первый шагоход даже вряд ли зацепило, просто снесло, и он сам размазался по стене; а потом под ногами второго проспект вздыбился и ударил его в лоб.