Мёртвая зыбь
Шрифт:
— Я мог бы многое рассказать вам о Колхиде, о золотом руне, об аргонавтах, об Одиссее, о Геракле.
Старый грек заинтересовал писателя и поэта.
— Вы давно перебрались на родину? — спросил поэт.
— На родину предков, — поправил старик и с горечью добавил: — Отсюда виден Акрополь, но не видна наша с вами родина.
— Вы тоскуете о ней?
— Потому и заговорил с вами, услышав знакомую речь.
— А мы под впечатлением Парфенона. Какой непревзойденный гений создал его? — спросил поэт.
— Великий зодчий и ваятель Фидий, друг Перикла, оратора и воина, мечом и словом подчинивший себе всех. Но, увы, уже без него, — вздохнул
— С вами интересно говорить, — признался поэт.
— Я мог бы рассказать много интересного, чего почти никто не знает.
— Может быть, мы пройдем в кафе напротив? — предложил Званцев.
— О нет, почтенные гости! Там брачное кафе. Туда приходят только люди, желающие вступить в брак, познакомиться. Боюсь, что нам с вами там делать нечего. Я проведу вас в другое место, — и он двинулся по тротуару.
Друзья шли за ним, видя как колышется связка губок на палке. Подошли к кафе с вынесенными на тротуар, как в Париже, столиками.
Усатый официант усадил их за один из них.
Путники, скинувшись своей туристской мелочью, хотели угостить своего спутника. Но он запротестовал. Сказал несколько певучих слов кельнеру и тот исчез.
Вскоре он вернулся, неся бокалы с чем-то ароматным, что нужно было потягивать через соломинки.
— Никак не могу освоиться, что нахожусь на месте древней Эллады, — признался Званцев.
— Посмотрите вокруг, — сказал слепец. — Разве не найдете вы людей, похожих на древнегреческие статуи? Девушки и юноши. Представьте их с античными прическами, в ниспадающих складками одеяниях. Не могу вам помочь в этом. Но уверен, что увидите.
Он помог и был прав, слепец. Слепыми оказались зрячие. Соседи за другими столиками, прохожие на тротуаре показались теперь путникам детьми Эллады.
Вот юноша, если вообразить его в тунике с лентой на лбу, удерживающей пряди волос, его копию можно было бы поставить на пьедестал в музее.
А эта девушка, что так заразительно хохочет с подругой, обе они с классическими чертами лица, с линией лба, продолжающей нос, превратись они по волшебству в мрамор, могли бы поспорить с творениями древних мастеров.
Званцев сказал об этом слепцу и еще больше расположил его к собеседникам.
— Вы обязательно отыщите скалу Прометея в Колхиде. Я вам расскажу как ее найти. Я мальчишкой лазил на нее и нашел выемку от кольца, к которому по велению Зевса прикован был титан на высоте ста локтей. И это кольцо разбил Геракл, освободив Прометея.
В голосе старого грека звучало столько убежденности и он был так уверен в том, что говорил, что слушатели переглянулись.
Старик откинул голову. Его седые вьющееся волосы, повязанные лентой, переходили в тоже седую курчавую бороду, обрамлявшую неподвижное, словно изваянное лицо. Званцев подумал, что таким мог бы быть Гомер.
— Геракл освободил Прометея, приговоренного Зевсем-Громовержцем за похищение огня с Олимпа и передачу его людям вместе с ценными знаниями. Но никто из ныне живущих не догадывался, что в числе этих знаний было и знакомство с божественной игрой. Ею увлекались боги Олимпа и прежде всего сам Зевс. Он сделал богиней этой игры свою дочь Каиссу, которую прижил с одной из восточных богинь, передавшей ей знание мудрой игры.
— Что это была за игра? — заинтересовался Званцев, услышав
— Не знаю я, господа. Могу только сказать, что это игра богов. В благодарность за свое освобождение титан Прометей обучил Геракла этой игре. И великий герой, плывя с аргонавтами, коротал за нею долгие дни плавания, научив играть и своих спутников.
— Это миф? — спросил поэт.
— А что такое миф? — в свою очередь спросил слепец. — Это сказание о случившемся, переданное из поколения в поколение. Может быть и с видоизменениями. Ведь с тех пор прошла не одна тысяча лет. Так предания становились мифами. Кое-что забывалось. Например, конец мифа о великом герое Геракле, завоевавшем бессмертие своими подвигами.
— Загладив ими тяжкие преступления, — напомнил поэт.
— Но боги, назначив ему искупление, учли одно важное обстоятельство. Я не всегда продавал губки. Было время — изучал историю. Первую жену Геракла звали Мегерой. А почему “Мегера” на многих языках стала символом невыносимой сварливости? Произношение гласных изменчиво. Отталкиваясь от этого, я сделал вывод о возможных причинах преступлений Геракла. Почему не предположить, что герой был доведен своей сварливой супругой до исступления и не хотел, чтобы семя этой женщины жило в его поколениях. В припадке безумия, способный и на самоубийство, уничтожил он собственных детей. Нет, я не оправдываю его, но пытаюсь понять его действия, что, очевидно, и сделали боги, позволив ему искупить свою вину. Не случись этого, не совершил бы он свои тринадцать подвигов, давших ему бессмертие.
— Двенадцать, — робко поправил Званцев.
Слепец не обернулся в его сторону, вдохновенно глядя поверх голов прохожих, словно видя вездесущий в Афинах Акрополь, твердо произнеся:
— Для людей двенадцать, для богов Олимпа — тринадцать. Об этом результате моих изысканий мало кто знает. Я был и археологом и собирателем народных сказаний. А вот теперь — губки…
— Если вы позволите…, мы купим у вас по губке… я хотел сказать по две губки, — поправился Званцев.
Поэт согласно кивнул.
— Признателен вам, господа. Я подарю их вам в память о тринадцатом подвиге Геракла, — и слепец заговорил чуть нараспев, словно аэд древности, и, как бы, аккомпанируя себе на незримой кифаре. Иногда он переходил на гекзаметр древнегреческого стиха, а потом, спохватываясь, продолжал повествование по-русски.
Званцев и Лифшиц слушали его, как завороженные, но это не помешало Званцеву стенографировать рассказ слепца:
— Когда Геракл возвращался из своего последнего похода, жена его Даяна, мучимая ревностью, стараясь волшебством сохранить любовь мужа, послала ему в подарок великолепный плащ. Она пропитала его кровью кентавра Несса, пытавшегося когда-то ее похитить и сраженного стрелой Геракла. Коварный кентавр, стремясь из царства Аида отомстить Гераклу, умирая сумел внушить доверчивой женщине, чтобы она пропитать одежду Геракла его, Несса кровью, вернув якобы этим любовь мужа. На самом же деле кровь эта была отравлена ядом Лейнерской гидры, уничтоженной Гераклом вторым его подвигом. Геракл смазал тогда ее ядом свои стрелы и, сразив одной из них кентавра, отравил его кровь. И закутавшись в пропитанный этой кровью подаренный плащ, стал жертвой мстящей ему тени. В великих мучениях вернулся он домой, где его несчастная жена, узнав о своем невольном преступлении, покончила с собой. Геракл, избегая дальнейших мук, потребовал от своих соратников положить его на костер и поджечь его.