Мёртвая зыбь
Шрифт:
Приближался октябрь, когда знакомый главный врач ждал Таню в родильном доме.
И посыпались совпадения. Позвонили из Союза писателей.
— Александр Петрович, В Союзе по распределению вам выделили автомашину “Волга”, из числа обслуживавших “Фестиваль молодежи и студентов”. Будете покупать?
— Конечно! — воскликнул Званцев.
Бескорыстно отдав институту трофейные машины, включая резвую “Олимпию”, купленную им в Вене, он десять лет обходился без машины и только после кончины Андрюши по настоянию Вали Загорянской, работавшей вместо отца в поликлинике Большого театра, приобрел в 1955 году у тенора Кульчевского “Победу”. Новая “Волга” была его мечтой. И
А Званцеву еще позвонили из Союза, что он может получить ордер на выделенную ему двухкомнатную квартиру в новом писательском доме на Ломоносовском проспекте близ нового здания Университета.
Саша с Таней ждали этого ордера и заблаговременно приобрели югославский мебельный гарнитур, втиснув его в комнаты Таниных родителей. Между пустыми шкафами приходилось протискиваться боком. И последним приобретением была лестница-стремянка. Они тащили ее вместе из Мосторга, когда Таня ощутила схватки.
Пока она была в родильном доме, Саша доставил мебель в их квартиру, куда и хотел привезти жену с ребенком, но неожиданно запротестовала ее мама:
— И не думайте, что я отпущу дочь с новорожденным куда-то за город, где я не смогу ей помочь.
— Хорошо, хорошо. Я привезу их сюда к вам, а сам уеду обживать квартиру, которую мы так долго ждали. И вы втроем приедете ко мне в гости.
Так и получилось. Он привез на новой "Волге" Таню с крохотным Никитой к матери. Но уже на следующий день жена попросила показать ей их квартиру.
Саша расставил мебель по своему усмотрению, не вызвав у Тани никаких возражений. Она объявила матери, что остается здесь ночевать, и к своему удивлению не ощутила материнского сопротивления. Наталья Александровна лишь попросила, чтобы зять отвез ее на Пушкинскую. А Саше как раз надо было туда ехать. Вызывал Радиокомитет для выступления в эфире по случаю запуска в космос в Советском Союзе первого искусственного спутника Земли. Еще одно совпадение!
Званцев рассматривал этот запуск, как начало новой эры человеческой цивилизации, в которую вступил его сын Никита.
— Ты его в честь Никиты Сергеевича так назвал? — спросил Женя Загорянский, когда Саша заехал за ним и Валей на новоселье.
— Нет, Женя, я не со всеми его действиями согласен. Да и не способен я на такой подхалимаж. Я просто прочитал чудесную повесть Алексея Николаевича Толстого “Детство Никиты”. Хорошее русское имя.
— Значит, не во всем с Хрущевым согласен? Тогда я прочту тебе отрывок из своей пока тайной пьесы, написанной после того, как один из наших суперосведомленных картежников проговорился. Конечно, я не камикадзе, чтобы предложить это театру, но авторский зуд требует прочесть кому-нибудь. Лучшего слушателя, чем ты, не найду. Уверен, что ты сохранишь в тайне услышанное. Я даже Вале не прочитал, — сказал Женя, запирая изнутри на ключ дверь своей комнаты.
Вынув из сейфа рукопись и устроившись в кресле перед Званцевым, стал читать, как актерам театра:
“НИКИТА”
пьеса в 2-х актах
Кабинет одного из секретарей Президиума ЦК партии. Письменный стол, рядом другой для совещаний, бюст Ленина и портрет товарища Хрущева. Сидят молодой энергичный Брежнев и Председатель Государственного комитета безопасности (КГБ), недавний комсомольский вожак Семичастный.
Брежнев. (открывая дверь в приемную): Уже третий час ночи. Можете ехать домой. Вызовите машину. Пусть меня ждет. (Закрывает дверь на ключ изнутри и садится
Семичастный: Чтобы внедрить там индустриальные отношения и выращивать обещающую кукурузу.
Брежнев: Всюду крайности, вплоть до превращения секретарей райкомов в удельных князей с неограниченными полномочиями.
Семичастный: Это же временные меры, чтобы накормить народ, и расселить горожан по квартирам, пусть в невзрачных, блочных новых пятиэтажках.
Брежнев: Я пригласил вас, товарищ Семичастный, не для участия в заговоре, а как человека, отвечающего за безопасность нашей страны.
Семичастный: Слушаю вас, Леонид Ильич, внимательно.
Брежнев: Вот я и хочу поговорить с вами, как со слугой народа. Только ради него и учения Ленина о строительстве социалистического общества я обращаю ваше внимание на опасную ситуацию, грозящую гражданской войной. Она может начаться из-за неразумной волевой политики определенного лица, создавшего себе ореол освободителя, реабилитировав невинно репрессированных Берией и Абакумовым заключенных, убедив всех, что они жертвы произвола при культе личности товарища Сталина. Хотя сам, как вам известно, не безгрешен. Он при Сталине Москвой и Украиной руководил, где больше всех, пожалуй, и было народу репрессировано. Можно все свалить на Сталина. Его ведь в живых нет. Сталинскую политику в отношении кадров и я не оправдываю. Но нельзя забывать и того, что именно при нем была выиграна самая жестокая из всех войн, завершилась индустриализация, страна поднялась после военной разрухи, прикрылась "атомным щитом". При нем на селе жить стало лучше, жить стало веселее. А теперь… вы сами знаете. По имеющимся у меня данным лицо, творящее эти безобразия, договаривается с командованием внутренних войск, которые должны встать на его защиту, а крестьяне готовы силой оружия сбросить с себя кукурузную и беспаспортную кабалу. И перед нами с вами выбор между жизнью одного человека, стремящегося создать, взамен ликвидированного культа личности собственный “культик” ценой массовых потерь в гражданской войне, которую это лицо готово в собственных интересах развязать. Вот и смотрите на чашу весов. Что перевесит? Жизнь одного человека или гибель десятков тысяч людей в братоубийственной…
Семичастный: Вы предлагаете мне убрать Никиту Сергеевича Хрущева?
Брежнев: Я вам этого не говорил. Это ваш и только ваш вывод. Я лишь обрисовал вам общую обстановку в стране. Это точка зрения большинства Президиума ЦК, товарищей Суслова, Фурцевой, Микояна… Вам предоставляется возможность выполнить основную свою задачу, уберечь в безопасности нашу страну, сохранить диктатуру пролетариата и социалистический строй.
Семичастный: Я думаю, что, ради этого, мы не вправе вернуться к репрессиям 37-го года или террористическим актам революционеров конца прошлого века.
Брежнев: Вам виднее, как защитить наше государство. Мы отзываем из-за венгерских событий нашего посла в Будапеште. Андропова. Постарайтесь опереться на него”.
Загорянский захлопнул рукопись:
— А второго акта подождем на нашей с тобой сцене. Я буду спокойнее, если твой Андропов встанет у меня рядом с Семичастным.
— Андропов произвел на меня в Будапеште самое хорошее впечатление. Думаю, что он не приложил руку к подавлению восстания. Но ты, признаться, меня ошеломил. Неужели такой разговор был?