Мертвец
Шрифт:
Ну, мне уже плевать, — Вырвиглаз вытер смеховые слёзы, — шрам так шрам, платье так платье. Говорю ей, ну что, клюшка, пойдём в детский садик? Ну, она помялась для порядка и согласилась, пошли мы в теремок...
В теремок?
Ну да, в теремок. Там, знаешь, всякие теремки в садике. Машины ещё из фанеры, короче, дребедень разная. Ну, мы идём, а шрам у неё блестит так в лунном свете...
Видимо, это обстоятельство здорово Вырвиглаза забавляло.
А в домике уже занято, какие-то алкаши бутылками гремят. Ну, думаю, фиг с ними, обойдёмся, в конце концов на воздухе тоже ничего. Пошли в кораблик, сели и давай целоваться. Не знаю, то ли на гвоздь она наткнулась, то ли комар, она, короче, как дёрнется! Я её и укусил.
В шею? — поинтересовался я.
Почему в шею, за губу. А она давай ныть. Я уже разозлился, ругаюсь, она расстроилась, захныкала громче. А я вдруг слышу, рядом кто-то разговаривает. Ну, мне почему-то почудилось, что менты. Я ей рот зажал и сам притаился. Так минут двадцать и просидели.
А потом? — спросил я.
Потом я её провожал за мост, далеко, километра три. Ничего дура оказалась, интересная. Есть о чём поговорить, этого... какого-то... читала. Может, сегодня тоже провожу.
А головастики?
А, — Вырвиглаз тряхнул куртку, — это меня тамошние придурки отлупить хотели. А я от них убежал, да в темноте в канаву провалился, руку вывихнул.
И Вырвиглаз показал опухшую руку.
Тебе повезло, — сказал я.
Вырвиглаз серьёзно кивнул.
Знаешь, прикол какой? — спросил он.
Не знаю.
Она тоже баторская. Не, она местная, конечно, но тоже типа без предков. Тётка только. Ну, её в батор и устроили — по месту жительства, так сказать.
Из-за ожога? — усмехнулся я.
Ну и что, что баторская, — не ответил Вырвиглаз. — Пускай. Вон у меня отец — тоже сирота. И ничего, нормально.
Ну да, — согласился я. — Это точно.
Наличие родителей ни о чём не говорит, — рассуждал Вырвиглаз. — Вон у этого твоего Дениса родители вообще крутые, а клали они на него. Они его не искали даже, им плевать.
Что?
Знаешь, я что думаю? — Вырвиглаз оглянулся и перешёл на шёпот: — Я думаю, что он на самом деле мертвец.
Я наступил на головастика, неприятное ощущение.
Ну, помнишь, я тебе рассказывал? Как в Америке жмуриков оживляют? Я думаю, тут тоже это. Они его купили, оживили, а теперь вот он их забодал. Он кого хочешь забодает, он даже меня начал забадывать...
Чушь несёшь.
Не чушь. Когда вы потерялись, все кинулись вас искать. Твоя мамаша как ищейка...
Заткнись, — посоветовал я.
А что? Ничего постыдного тут нет. Как ищейка — с утра до вечера искала, сама по лесу рыскала. А его мамаша в Москве. И до сих пор, между прочим, там. На биеннале.
На чём?
А фиг его знает, что это. Ей звонили, она сказала, что приедет, но не приехала. А папашка его упёр на совещание в Кострому и даже не напрягся. У него какие-то проблемы опять, между прочим.
Один из головастиков пошевелил лапками, нет, показалось. А нет, не показалось. Наверное, гальваническое электричество, или как оно там называется.
Говорят, — Вырвиглаз почти шептал, — говорят, что мать родила его по медицинским показаниям.
Что? — Я достал из угла совок и веник, стал собирать представителей фауны, а то ещё Сенька опять заявится.
Ну, а того, вроде как шевелящегося, обметал осторожно.
По медицинским показаниям, — повторил Вырвиглаз.
Как это?
Просто. Знаешь, есть такие болезни, от которых можно вылечиться, только родив ребёнка. Некоторые так и рожают. Родят — и излечатся.
Головастики собрались в совке невысокой безрадостной горкой. В печку их, что ли, кинуть?
И что это за болезни? — спросил я.
Понятия не имею, я что, баба, что ли? Вот такие вот чебуреки. Мать его родила, а теперь он вроде как ни при делах. Предназначение своё выполнил и может быть свободен. Не, бабки, шмотки — всё это есть, но вообще... Ну как собака дорогая.
Головастик попытался перевернуться. Значит, жив.
Ты же только что прогонял, что он оживлённый?
Кто оживлённый?
Кто, кто — Денис. Ты же мне сам говорил, что его оживили.
Да какая разница! — отмахнулся Вырвиглаз. — Он такой же, как мы! Побочный продукт!
Ты за всех не расписывайся...
Да брось. Леденец! Ты что, думаешь, что твои предки тебя жутко хотели?
Я не стал убеждать. Я никогда не задумывался над этим вопросом.
Всё по залёту, — смеялся Вырвиглаз. — То есть, конечно, по Великой Любви. И по медицинским показаниям!
Зря его опять не побили.
Слушай, Вырвиглаз, откуда ты всё это знаешь, а? — спросил я.
Да все жабы болтают, весь город. Говорят, что даже... Короче, ты же знаешь, что баторских девок посылают работать или на хлебозавод, или в поликлинику. Юлька работает в поликлинике. Так там все про это знают. Про медицинские показания. Какова жаба, да?
Кто, Юлька?
Да при чём тут Юлька! Мать Дениса! А прикинь, если он это знает? Как жить?
Да. Жить дерьмово.
То-то я гляжу, что он такой... Всё с нами да с нами. Я бы на его месте из дома вообще сбежал бы. Подальше. Ты вот когда-нибудь его родителей видел?
Отстань, а?
Не, ты скажи, видел? — продолжал приставать Вырвиглаз.
Отца. Один раз. Давно.
Вот видишь! А Денис про них везде звенит, везде ими хвастается...
Мне-то что? Это что, как-то его характеризует особо? Мало ли кого бросили? У него было трудное детство, он убил сорок пять человек, пожалейте его. Да мало ли кого кинули? Меня бы так кинули! Восемь сортов мороженого! Хай-энд! У меня «бентли», жизнь не удалась! Я что теперь, пожалеть его должен?
А он для них лишь медицинская необходимость. Он им на фиг...