Мертвец
Шрифт:
Почему?
Не знаю... Как-то не по себе мне...
Я ему ничего не ответил. Я уже видел провал. Настоящий. Вернее, не видел, а как-то предчувствовал, что ли. Он был впереди. Какое-то неуловимое для глаза, но вполне ощутимое понижение, сдвиг в температуре воздуха, тишина вокруг. Была тишина. Сердце у меня стучало, и горло тоже стучало, будто кто-то сжимал шею горячей рукой. Мне даже стало страшно — а вдруг Упырь услышит меня, не мои шаги, а моё сердце, которое просто взбесилось.
Тут уже рядом, — сказал я. —
Да, действительно, — согласился Упырь. — Глупо... Такой путь проделать — и всё зря...
Упырь почесал лоб, подумал и сказал:
Ерунда. Конечно же, ерунда, нервы. Пойдём.
Он улыбнулся и поёжился.
Провал должен был возникнуть неожиданно, говорили так. Почему многие падают в него — потому, что он прыгает, как зверь. И не успеваешь даже сделать шаг назад, голова кружится — и всё, полетел... Тьма.
Я сбросил рюкзак, надо подойти налегке, мало ли что, вдруг придётся побарахтаться. Скорее всего, мне не придётся ничего делать, скорее всего, его слизнёт с краю, говорят, так всегда случается, провал прыгает, от него не увернуться.
Я сбросил куртку.
Упырь шагал вперёд. Катился, как мячик. А потом остановился. И я тоже остановился, в нескольких метрах от него.
Провал, — прошептал он. — Видишь?
Я видел.
Настоящий, — подтвердил я. — Сделаем так...
Дыхание перехватило, я взял фляжку, отхлебнул,
но проглотить воду не смог, выплюнул, левое плечо проткнул ледяной штырь, я болтался на нём, как муха, больно.
Огляделся. Справа был ещё один провал, недалеко. То, что надо, как раз.
Я вытер рукавом пот, рукав почти промок.
Сделаем так, — сказал я, — будем обследовать их постепенно, один за другим. Но их тут много вообще-то, так что ты иди к этому, а я — к тому. Надо подойти как можно ближе и посмотреть вниз... Ты понял?
Понял.
Ну, тогда пойдём. Ты налево, я направо. Не спеши.
Скользких камней стало больше, мне казалось, что они блестят и пускают в меня солнечные зайчики. Мне бы сейчас поспать хорошенько, если бы я отоспался, то мне стало бы гораздо лучше, я знаю.
Я повернулся и направился к правому. Оглядывался, даже не оглядывался, а смотрел всё время на Упыря. Он немного постоял, потом пошагал в нужную сторону.
Осторожнее! — посоветовал я. — Камни скользкие...
Упырь сделал несколько шагов, замер на секунду и двинулся тоже. Он не торопился, двигался как-то деревянно, как-то механически, будто робот. Остановился, опять остановился, ну что же такое, почему это всё никак не кончится!!!
Я рванул к нему. Собравшись, скопив в кулак всё, что ещё осталось. Бежал, запинался, упал, разодрав о камень руку. Упырь мялся, оглядывался назад, будто вляпался в смолу.
Я подбежал близко, вплотную почти, так что он даже отшатнулся, точно я был чудищем каким.
Ну что? Что опять?! Так мы тут до вечера протопчемся,
Страшно, — признался Упырь. — Страшно...
И уставился на меня. И мне захотелось взять, схватить его за шкирку, треснуть в лоб и тащить, тащить туда, к обрыву.
Да чего страшного-то? Подходишь, смотришь, а если чего увидишь, то мне свистишь... А я в свой провал провалюсь... тьфу ты, блин, совсем уже всё... Посмотрю в свой провал. Встретимся через пять минут...
Упырь не двигался.
Ну ладно, — сказал я. — Ты же сам сказал — зря, что ли, в такую даль тащились? Ты же сам хотел на эти провалы...
Я не знаю всё-таки...
Давай! — рявкнул я. — Пошёл! Пошёл...
Голова стремительно наливалась болью, в глаза
протекала красная муть, зубы болели, всё болело.
Пошёл!
Я смотрел на Упыря и никак не мог понять. Или глазам поверить, что ли... С ним случилось что-то. Или мне так казалось уже, не знаю. Лицо у него как-то изменилось. Расправилось, что ли...
Зачем всё так?
Будто взяли это упырское лицо, и помыли водой с серебром, и отразили в кривом зеркале, и всё выправилось — был Упырь, стал Денис. Человек.
Ничего, — сказал я. — Всё будет в порядке, поверь мне. Давай. Иди. Иди!
Упырь вздрогнул.
Сейчас он пойдёт.
Провалы ведь чем ещё опасны — края у них неустойчивые. Или берега у них неустойчивые. Они нависают, да, нависают, легко обрушаются, провалы прыгают...
Легко. Меня тошнило. Сильно. Я чувствовал, ещё чуть-чуть — и меня вывернет на синий-синий, сиреневый мох. Что, может, я упаду даже.
Упырь сморщился, сказал:
Мне Катя сказала, что ты со мной стал дружить только потому, что хочешь в институт поступить. Это правда?
Катька сказала... А какая вообще разница?
Да нет, никакой. Всё в порядке. Со мной так всегда дружат.
— Иди. Тут уже рядом совсем, двадцать шагов. Иди.
И Упырь пошёл.
Глава 25
Как просто
Они думают, мы не помним. Мы помним. Помним.
Я очень долго был хорошим. И послушным. И всегда думал, как бы сделать так, чтобы мама не обиделась, как бы сделать так, чтобы отец похвалил. А свои интересы побоку, а они у меня были, даже у самых маленьких есть свои интересы.
Я был послушным больше, чем надо, я был послушным, забегая вперёд. А это ни к чему хорошему не приводит. Родители очень быстро привыкают к тому, что ты хороший, а когда они привыкают, то им начинает казаться, что ты будешь таким всегда. И начинают решать за твой счёт свои проблемы. Которые, конечно, гораздо важнее твоих.
А что самое поганое — они даже не стараются слушать тебя. Не надо быть слишком хорошим. Я долго был слишком хорошим, а как дальше — не знаю. Мне кажется, я изменюсь. Все меняются, и я изменюсь.