Мертвые мухи зла
Шрифт:
– Серафима Петровна - это ваше настоящее имя?
– бодро осведомляется Федорчук, вынимая из кармана блокнот и авторучку. Он собирается записывать "показания"...
А мне кажется, что никак не кончится ночной кошмар. Тяжкий бред...
– Ты, дурак, начитался журнала "Пионер" - о Павлике Морозове?
– Мой голос дрожит, я понимаю, что сейчас, немедленно, свалю его со стула ударом кулака. Что бы потом ни сказал Андрей Федорович.
– Успокойся...
– Серафима поглаживает меня по руке.
– Продолжим, мне очень
Федорчук записывает. Теперь спрашивает Кузовлева. Зоя. Какое похабное имя - в уличных частушках треплют с утра до ночи. Зою. И начальника милиции. Видимо, было что-то, когда-то. Ну, ясно: с другой Зоей. И неизвестным начальником. Они, кажется, любили друг друга. Но улица таких нежных слов не признает...
– Вы подтверждаете свою связь с Леной, ее окружением, а также контрреволюционной деятельностью...
– Кузовлева в экстазе.
– Остановись...
– мрачнеет Серафима Петровна.
– Остановись. Теперь буду говорить я.
– Это еще по какому праву?!
– кричит Федорчук. Они здорово вошли в свои роли...
– По праву хозяйки дома, - отвечает с достоинством.
– Я расскажу вам чистую правду. Я по образованию - психолог. Объяснять долго и не нужно. Психологию, кратко, интересует состояние души человеческой и причины, это состояние породившие. Таня давно мучается. Боится. Я решила понять - что в основе вашего интереса к ней, к Сергею, к Лене... Мы живем в трудное время. Прежние ценности опрокинуты, новых пока нет...
Я вижу, как радостно улыбается Кузовлева, как строчит что-то в блокноте "оперуполномоченный" Геннадий. Тревожная и странная ситуация...
– НКВД выявляет врагов - тех, кто живет иначе, думает иначе. Тех, кто еще помнит Россию...
– продолжает Серафима Петровна.
"Смелая женщина...
– несется в голове.
– Безрассудная. Здесь они нам ничего не сделают. Но, выйдя отсюда, - немедленно побегут с доносом. Неужели, Серафима не понимает..."
– И это бы все ничего, - но появились вы, - смотрит холодно, спокойно, уверенно. Н-да...
– И я решила - с точки зрения своей профессии обосновать те процессы, которые теперь совершаются в ваших головах. Я решила собрать анемнез. У нас так же, как и в простой медицине: всегда надобно выяснить, откуда ноги растут.
– Какие... ноги?
– Федорчук смотрит на Зою, та на него, оба продолжают слушать Серафиму, словно завороженные.
– Ноги - это ваша деятельность. Меня же интересовала почва. Ноги - они всегда произрастают на почве. Итак: путь, способ - один. Опрос. Так поступает каждый психолог. И я опросила...
– На каком... каком основании!
– вопит Федорчук.
– Права не имеете!
– Да, - сухо кивает Зоя.
– Это уголовно наказуемо, знайте!
– Поговорить с людьми?
– Серафима пожимает плечами.
– Нет, вы ошибаетесь. Это обыкновенно. Теперь о том, что я узнала...
– Пойдем, Геннадий, - вскакивает Зоя.
– Это все чушь!
– Вам лучше выслушать. Это
– Комитета комсомола!
– Пусть так... Но честно ли? Мы выяснили: у вас под Новгородом был дядя, брат матери, кулак, отправленный советвластью на Соловки. Двоюродные ваши дяди осуждены за противоколхозный террор. А вы - секретарь?
Зоя падает на стул, хрипит, Таня подносит ей чашку с чаем. От удара чашка с грохотом разбивается об пол.
– Напрасно. Я не так богата. Федорчук! Расскажите нам сами. Обо всем. Я обещаю не уведомлять... органы.
Бледнеет, хватает ртом воздух, лепечет что-то. Улавливаю: "Провокация... Этого вы знать не можете..."
– Но - знаю. Итак?
– Вы не докажете...
– Что не "докажу"? Ваш отец заявлен без вести пропавшим. Но все вокруг знают, что на самом деле Кузьма Федорчук никуда не пропадал и раз, два раза в месяц приходит домой. Соседи не заявляют в милицию, потому что жалеют вас. Ваша мать больна, отец - бродяга-алкоголик. Хорошая биография для... чекиста.
Они молча поднимаются и так же молча уходят. Резко хлопает дверь.
– И на этом - все...
– грустно произносит Серафима Петровна.
– Неужели русский человек от века и до века будет только кнут понимать...
Меня переполняют тревожные мысли.
– Вы их плохо знаете. Берегитесь...
– Таня знает, где лежит конверт с подробнейшим описанием моего медицинского расследования. Если что со мной... Ты ведь на это намекал? Они не посмеют навредить. С такими биографиями они советвласти не нужны...
Я поднимаю глаза и смотрю на Серафиму Петровну в упор:
– Вы второй раз так говорите... Почему? Ведь это сокращение придумали наши... враги?
– Ты наблюдателен...
– усмехается.
– Только извини, "наши враги" - мне совсем не враги. Ступайте, дети. Я очень-очень устала...
Мы уходим, Таня долго молчит.
– Ты не думай... Серафима не белогвардейка. Просто она не любит то, что сейчас происходит. И ты не любишь. Я ведь вижу...
Мы выходим на Невский, у поворота к моему дому прощаемся. Я понимаю, что должен ее проводить, но нарастает внутренний протест. Таня и Серафима Петровна - враги. Это правда. А я запутался в четырех соснах. Нет. В сетях.
– Я все понимаю...
– Таня печальна.
– Только ты не торопись, подумай. Не спеши, ладно?
И уходит, махнув мне рукой. И я ловлю себя на невозможной мысли: она похожа на Лену. Я ведь уже думал об этом. Думал. Она похожа. И с каждым днем, с каждой встречей становится все больше и больше похожа. Но так не бывает. Так не может быть. Я просто вбил себе в голову очередную ерунду. Я откажусь от нее. Я справлюсь. И вообще: по-моему, я в очередной раз вляпался в историю.
Мама и отчим дома, играют в морской бой. Им весело. Наверное, потому, что жизнь - штука простая. И смотреть на нее надо просто. И тогда все будет хорошо.