Мертвые мухи зла
Шрифт:
Это было то, что искал: "...все время возвращается к мысли о своем "царском" происхождении. Настаивает. Приводит доводы. Малоубедительные, типа: "У нас во дворце". Или: "Моя мать, Императрица..." Прописная буква в слове "императрица" была старательно зачеркнута, сверху стояла строчная. "Кто-то не сдержал верноподданнических чувств..." - подумал удивленно.
– У вас тут есть... монархисты?
– спросил с усмешечкой.
Она изменилась в лице, мгновенно поблекла.
–
– Опровергать серьезные обвинения следует без эмоций...
– произнес равнодушно, этот безразличный голос испугал еще больше.
– Вы... Арестуете меня? Это я зачеркнула. Не знаю... Так вышло.
– Пусть приведут...
– заглянул в папку, - Иванову. Ваше мнение?
– Шизофрения. Она не представляет опасности.
– Это решаем мы.
– Простите. Я сказала, не подумав.
Больную привели две санитарки, осторожно усадили на стул и удалились.
– Я из Москвы, - представился Званцев.
– Из наркомата. Вы можете идти, - повернулся к главврачу, та наклонила голову почти по-военному и вышла, аккуратно притворив за собою дверь.
Больная выпрямилась, в глазах - светло-серых, острых, мелькнул гнев:
– Я не понимаю ваших глупых словечек. Извольте говорить внятно!
"Однако...
– подумал Званцев, вглядываясь в ее худое, дергающееся лицо. Кожа у нее была серая, жеваная, обвисшая, хотя воображение подсказывало, что когда-то эта женщина была красива.
– Рост высокий, вряд ли великая княжна. Кость узкая, комплекция субтильная. Анастасия Николаевна была скорее в деда, Александра III, нежели отца... Ну, да чем черт не шутит. В этом доме и меня в карлика превратят за раз-два..."
– Наркомат - это... Народный комиссариат. Я думаю, вам уже говорили об этом. Разъясняли. Не в ваших интересах обнаруживать столь непререкаемую враждебность... Н-да-с... Итак - здравоохранение. Я из отдела, который занимается психиатрическими учреждениями. Вы много писали.
– Много. Вы хотите сказать, что мои письма дошли до адресатов?
"Ошибка...
– Званцев даже смешался немного.
– Ну, конечно же! Письма этих несчастных, скорее всего, подшиваются в их историю болезни. Ладно".
– Я не это хотел сказать. Нас уведомили. О том, что вы много пишете и в разные инстанции, учреждения. Мне поручено разобраться по возможности. Итак, вы - Иванова, Надежда Владимировна, 1901 года рождения.
– Я - Романова! Анастасия Николаевна!
– перебила яростно.
– Об этом - позже...
– Званцев заглянул в "Дело". Какая женщина... Какой напор, как уверена в себе...
– Меня интересует точная дата вашего рождения. Здесь ее нет.
Тень пробежала по ее лицу.
– Раз нет - незачем и спрашивать!
– Или... вы не знаете?
– Да что же вы мучаете меня?! И какое это имеет
– Имеет, представьте себе. Итак?
– Я... Я забыла!
"Лжет... Вполне очевидно лжет. Почувствовала подвох, ловушку. Если назовет чужую дату - попалась. Свою - попалась. Анастасии же Николаевны... Да. Не знает. Еще один вопрос..."
– 5 июня. Эта дата пробуждает в вас... хоть что-нибудь?
– Нет. Я не хочу разговаривать.
– Вам придется. А 22 декабря?
– Нет!
– Когда ваше тезоименитство?
Она не отвечала, смотрела в окно. Несчастная... Она всю жизнь видит стены и в гроб сойдет среди этих белых монастырских стен... 5 июня день рождения Анастасии Николаевны. 22 декабря - ее именины.
– Слова "швибз", "швыбз", "швыбздик" - говорят о чем-нибудь?
Поджала губы, процедила презрительно:
– Совдеп... Какие еще слова, кроме матерных, вы знаете...
И на этом - все. Она - если она Анастасия - не может не знать, как именно называли ее в семье. Милая кличка. Пограничная, правда, но все равно - милая. Сказать? Промолчать? Что ж... В конце концов у каждого есть долг.
– Мой долг сказать вам, сударыня...
– Ее брови взлетели к потолку и даже выше. Такого обращения она не слыхала лет двадцать - по меньшей мере.
– Вы - не Романова. И поверьте: в ваших интересах не настаивать на этом имени. Романовы отошли... в прошлое. Вам надобно забыть.
Она смотрела во все глаза.
– Кто... вы? Вы должны... Я настаиваю: кто вы? Я закричу!
– На вас наденут смирительную рубашку, посадят в карцер. Зачем? Мне очень жаль...
– Позвонил в колокольчик, вошла главврач, взглянула вопросительно.
– Уведите, - распорядился сухо. Она не должна почувствовать интереса. Когда больную взяли под руки и вывели, спросил: - Ваше личное о ней впечатление?
– Я могу говорить все?
– Говорите.
Заведующая долго рассказывала о своих наблюдениях. Получалось так, что и она сама и все санитарки, общавшиеся с больной, были уверены: это Романова, Анастасия Николаевна, чудом спасшаяся из-под расстрела в июле 1917 года...
– 1918-го...
– поправил.
– А что вы знаете о Романовых? Их жизни, их обиходе, о том, как они умерли?
– Ничего...
– пожала плечами.
– Откуда?
Странно... Врач и доверяет бредовым озарениям больной женщины. И вдруг понял: все дело в том, что в серых буднях психиатрической больницы, в ее бессмысленности, унылом бытие на равных с теми, кого опекаешь, померещится и не такое...
И еще понял: гонится воистину за вчерашним днем. Россия - большая психиатрическая лечебница. Ее пациентов никогда боле не удастся убедить в том, что Романовы предпочтительнее наследников Ленина. Унылые люди не поймут разницы. Им все равно...