Мертвые мухи зла
Шрифт:
– Письменно?
– Я малограмотная. Он слушает и записывает.
– Ладно. Одевайся и пошли, - натянул бушлат, надел ботинки.
Она побелела и затряслась.
– Он... ты не знаешь... Он на все, на все способен! Он меня убьет! И тебя заодно.
– Не какай прежде времени, подруга...
До "Американской" было рукой подать, но идти туда Ильюхин не собирался.
– Юровский живет на Береговой улице, дом 6. Его теперь в "Американской" нету, он ушел домой в десять вечера и просил, если что, искать его на квартире.
–
Видимо, только сейчас объединил постылость утех и опасность слежки. Все слилось в один сосуд и сплелось в один клубок. Но если совсем по-честному - более всего он боялся ее медвежьих объятий.
– Пойдем дворами, быстрее будет...
Она послушно кивнула и зашагала вприпрыжку, словно танцевала какой-то неведомый танец. Ильюхин знал, куда вел. Эти дворы были нежилыми, в окружающих домах располагались склады и конторы. Теперь же, по случаю революции, все опустело. Пропустив Татьяну вперед, он с размаху нанес ей удар в затылок рукояткой нагана. Она рухнула безмолвно. Оглядевшись и поняв, что свидетелей нет, Ильюхин спокойно вернулся домой. Слава богу, теперь можно вздохнуть...
На следующее утро - прежде, чем двинуть в "Американскую", решил переодеться. Наверное, то был подсознательный зов, знакомый каждому убийце: избавиться от всего, что видело и могло свидетельствовать. Или даже просто тяготить. В его случае было именно так...
Напялив мятую матросскую форму (привез с собой, родимую. Думал - как память, ан - нет...), направился на службу. Едва захлопнулась дверь парадного - увидел Юровского. Тот стоял на промежуточной лестничной площадке и был весь в черном: пиджак, рубашка, брюки и сапоги. Поманил пальцем и исчез на левом лестничном марше. У Ильюхина засосало под ложечкой, да ведь куда денешься...
Сдерживая дрожь и постаравшись придать лицу максимально спокойное и независимое выражение, вошел в кабинет и остановился на пороге:
– Звали, Яков Михайлович?
Юровский сидел за своим огромным письменным столом, сложив пальцы в замок и опустив локти на столешницу. Грозное зрелище. Ильюхину стоило большого труда выдержать этот библейский пронизывающий взгляд. Но глаз не отвел.
– Татьяну нашли с проломленной головой, - начал Юровский тихо. Удар - вполне очевидно - нанесен рукояткой нагана. Покажи...
– Чего... показать?
– всамделишно сыграл в дурачка Ильюхин.
– Непонятливый... Покажи свой револьвер.
Вынул из кобуры, протянул. Припозднился ты, товарищ Яков... Все вымыто тщательно, с мылом. И рукоятка, и все детали - чтобы не было разницы. И смазан весь заново.
Яков повертел в пальцах так и сяк, нехорошо усмехнулся, встал:
– Следишь за оружием. Молодец.
– Я за оружием, вы - за мной... Но я не обижаюсь. Революция...
Пока Ильюхин убирал наган, Юровский негромко и без эмоций
– Татьяна - мой личный внутренний агент. Особо ценный, потому что всегда доставала известным способом самые-самые сведения. И я - прежде, нежели поручить тебе ответственнейшее в данной операции дело, роль, - я велел ей обаять тебя и все вызнать. Теперь она мертвая, а я до конца в тебе не уверен. Как быть?
– Вам решать...
– Ладно. А кому она, скажем, помешала?
– Ну... Не знаю...
– начал соображать Ильюхин, стараясь как можно естественнее это "соображение" обнаружить.
– У нее же знакомств на данной почве - тьма. Не замечали?
– Допустим. А как относился к ней ты? Ты ее любил?
– Скажете... Я ее харил - это она так называла... это. А для любви... Для нее, кроме кровати или стула...
В глазах Юровского мелькнуло ничем не прикрытое изумление.
– Ну, стул - он у нас на флоте первый станок для некоторых, - объяснил с усмешечкой.
– Так вот: любовь - глубоко-глубоко. А стул... Он как бы и на поверхности. Согласны?
Юровский сузил глаза.
– А ты далеко не дурак. Ладно. Когда мы вручим тебе - как куриеру первое офицерское письмо, - ты обязан найти способ его передать Романовым, лучше - царю, самым что ни на есть естественным образом. Понял?
– Только возьмите в рассуждение, что я для этого должен предварительно войти в семью, так?
– Жениться, что ли?
– ухмыльнулся Юровский и, мгновенно подавив веселье, закончил: - Входи, черт с тобою, ради дела мы пойдем на все и на все согласны.
Когда попрощался и уже стоял на пороге, Юровский спросил:
– Ты тогда о Кудлякове говорил... Что он?
– А ничего. Больше моментов не было. И вообще: может, он выполняет что-то? Помимо вас?
– Я и сам так думаю. Черт с ним. Эти офицеры при нем, опять же... Да ведь пока могут и пригодиться, что скажешь?
"Не дурак. Хотя и фотограф всего-навсего. Ну, там еще и фельдшер. А мыслит... А делает... Охранному отделению не приснится..."
– Я, Яков Михайлович, если что - проинформироваю. Я не без понятия, если изволили уже заметить.
– Изволил. Ступай.
В ДОН вошел беспрепятственно. Авдеев в кабинете сидел за письменным столом, под оленьей мордой с рогами и хлебал щи. Заметив Ильюхина, похвастался:
– Это ихний повар Харитонов изготовил... Объесться влоть до дриста, вот что я тебе скажу! Хочешь?
– Мне надо бы как-то к царишке... Придумай чего не то?
– А чё... В лучшем виде. У них там, естественно, наружный провод идет - как и везде. Он старый. Я им скажу, что ты электрик, прислан для обследования в рассуждении безопасности. Пожар, то-се... Пойдет?
Ушел, вернулся, кивнул: "Давай..." Пройдя анфиладой, Ильюхин оказался в столовой, постучал в двери княжон.
– Покой нам только снится...
– донесся грустный голос.
– Войдите.
– Я не к вам...
– Постучал в двери Николая и Александры, не дожидаясь приглашения, вошел: - Электромонтер, проверить проводку.