Мертвых не судят
Шрифт:
— Уходи! — приказал Озод Гульбахор. — Пусть она уходит сейчас же. Из-за нее мы попадем в беду. Мы уже попали в беду.
— Я тебе заплатила деньга, — холодно напомнила Гульбахор.
— Возьми! — Озод с готовностью вытащил пачку и протянул ей. — Бери ради Аллаха. Костя, отдай ей деньги. Пусть берет и уходит.
Быкову уже надоел этот балаган.
— Хватит, Озод, — рявкнул он. — Кончай орать. Куда ей идти? Довезем до города, там и слезет.
— Это ты во всем виноват, — немедленно переключился на него Озод. — Зачем ее посадил?! Кто тебя просил?
— Ты
Уловив в голосе Быкова реальную угрозу, Озод замолчал и вновь повернулся к Гульбахор.
— Хорошо, мы тебя до города довезем. Только из уважения к твоему отцу Сапарджону. Если ты честная девушка, ты обязательно должна ему сказать, что нас обманула, что мы не знали ничего.
— Скажу, скажу, не бойся, — презрительно отозвалась Гульбахор. — Совсем от страха разум потерял.
— Не нужно так говорить! — взвизгнул Озод, но под мрачным взглядом Быкова съежился и стих.
Дальше ехали молча.
Тесно зажатый между горными склонами, город не имел объездных дорог, Всякий, кто намеревался покинуть пределы республики, неизбежно должен был ехать через город, миновав один из окраинных постов ГАИ. Груженные товаром «КамАЗы» на постах всегда ожидали с нетерпением. Толстый и суровый страж дорожного порядка с огромными усами повелительно поднял полосатую палку, и Быков съехал на обочину, где уже стояли два грузовика.
Захватив документы, Быков проворно выпрыгнул из кабины: местные начальники медлительности не терпели, почитая ее проявлением неуважения к власти. Озод тоже вылез, но пока держался в сторонке.
— Здравствуйте, начальник, — почтительно сказал Быков.
— Что везешь? — строго спросил страж в погонах младшего лейтенанта, игнорируя вежливый тон Быкова. — Документы есть?
— А как же! — Быков с готовностью протянул ему всю пачку. — Виноград везем, товарищ лейтенант.
Тот брезгливо покосился на бумаги, отнюдь не выражая желания их брать.
— Это не такие документы, — уверенно заявил он. — С первого числа другие надо. Санэпидемстанция надо, разрешение райисполком… Разве не знаешь, что в области карантин?
Быков понял, что настала пора вмешаться Озоду.
— Я не знаю, товарищ начальник, — вздохнул он. — Я — шофер. Вот он знает — экспедитор мой.
Озод немедленно приблизился, а Быков, наоборот, отошел подальше, чтобы не мешать деликатным переговорам. Впрочем, надолго они не затянулись. Когда Озод забрался в кабину, лицо его имело привычно-горестное выражение. Целых два километра пути он только печально вздыхал и лишь потом излил душу.
— Пятьдесят рублей! — воскликнул он с искренней болью. — В прошлом году было только тридцать.
За его спиной звонко засмеялась Гульбахор.
— Аллах не велит быть жадным, Озод. Аллах велел делиться с ближними.
— Э-э, сестра, — отозвался он. — Люди сейчас совсем забыли Аллаха. Они потеряли чувство меры и не знают благодарности…
Они свернули с проспекта, и Гульбахор попросила остановить машину.
— Все-таки выходишь, — сказал Быков.
— И правильно делает. Правильно, сестра, — поспешно вмешался Озод. — Иди домой, помирись с отцом. Он очень умный человек, он тебя поймет и простит. И обязательно скажи ему, что мы очень уважаем Сапарджона.
Гульбахор с досадой поморщилась.
— Он умный человек, — повторила она. — Костя, мне надо с тобой поговорить.
Быков выбрался вслед за ней из кабины. Они отошли в сторонку.
— Когда вы будете в Москве? — спросила Гульбахор.
— Через неделю, сестренка. Если все сложится удачно.
— Где я смогу вас найти?
— Это сложно, — задумался Быков. — А в чем дело?
— Мне обязательно нужно вас отыскать в Москве, — твердо сказала она. — Я буду там раньше вас.
— Тогда встречай у Центрального рынка. Там товар принять должны, и мы мимо не проедем. Ты Москву хорошо знаешь?
Гульбахор нетерпеливо кивнула.
— А где еще? Если мы вдруг там не встретимся?
— Тогда встречай уже здесь, когда вернемся.
Она в раздумье наморщила лобик.
— Значит, через неделю у Центрального рынка. До свидания, Костя.
— Счастливо, — сказал он. — Да! Постой-ка! Деньги свои забери.
Гульбахор покачала головой.
— Можешь оставить их себе. Ты их уже заработал. Или почти заработал…
— Что значит «почти»?
— Когда в Москве встретимся, я тебе скажу.
Она повернулась и зашагала по улице, размахивая сумкой. Быков задумчиво поглядел ей вслед и полез в кабину.
— Слава Аллаху, — облегченно вздохнул Озод. — Все беды в мире идут от женщин.
— У меня другие сведения, Озод, — возразил Быков. — Все беды исключительно от жадности. Или ты не согласен?
— Зачем так говоришь? — обиделся Озод, но спорить не стал.
Поскольку Быков должен был заехать к себе на квартиру и забрать вещи, Озод тоже решил забежать домой. Они уговорились встретиться через час. Высадив Озода и проследив, как он скрылся в подъезде, Быков принялся тщательно обыскивать кабину. Большой заклеенный конверт без подписи — тот самый, что передал Гульбахор худенький юноша, — он обнаружил довольно быстро. Конверт был засунут за обивку лежанки. Не распечатывая, Быков подержал его в руках, потом завернул в газету и упаковал в полиэтиленовый пакет, который прикрепил клейкой лентой к задней стенке кабины, аккуратно отогнув и поставив затем на место обшивку. Здесь искать конверт пришлось бы намного дольше…
* * *
Весь нехитрый багаж Быкова умещался в дорожной сумке. Чтобы окончательно собраться, ему и пяти минут было много.
— Уезжаешь, Костя, — сказала Саида с неожиданной грустью. — Когда еще приедешь?
В глазах ее стояла печаль. Быков давно уже понял, что постоянная строгая и независимая гордость Саиды — всего лишь маска, тоненький и слабый щит, которым она пыталась укрыться от своей женской беды, от снисходительной жалости родни и соседей, от мира, в котором она родилась и жила, недобром и жестоком к ней не по заслугам.