Мертвый час
Шрифт:
– Хотите сказать, у вас все куплено? И полиция, и даже губернатор.
– А вы умны.
– Я убью вас…
– Значит, не умны. Задумайтесь, прежде чем схватить канделябр. Ведь вас на каторгу отправят. Да-да! Полтора десятка лет проведете в кандалах среди воровок и потаскух. И даже если минует вас чахотка, здоровье будет подорвано, красота увянет, молодость пройдет. Никому не нужная будете доживать свой век где-то в Сибири, питаться с помоек и молить бога, чтоб поскорее вас прибрал. Уверяю: сто тысяч раз проклянете свой глупый детский порыв ударить доброго старичка его собственным канделябром.
Лиза угрюмо кивнула. Каждый день проходила мимо его зеркальных витрин, завидуя дамам, которые могут себе позволить там одеваться.
– Можешь завтра же заказать нарядов на две тысячи рублей, – Гервасий Потапович, почувствовав слабину, сразу перешел на «ты». – Это, так сказать, единовременно. Потом каждый месяц еще на тысячу. Питаться будешь из ресторана, который выберешь сама. Ну и мелочи: собственный выезд – пара отличных серых рысаков, две горничные, тысяча в месяц на шпильки, ну, и подарки. Посещать тебя буду два раза в неделю, увы, здоровье больше не позволяет, остальное время делай что захочешь. Хошь на курсы свои ходи, хошь гостей принимай. Одно условие – будь верна, срамную болезнь подцепить не желаю. Ну, по рукам?
– Подите вон.
– Ты права. Пора мне домой, к супруге под бочок делать баиньки. И ты поспи. Утро вечера мудренее.
Горностаев встал.
– Где мое платье? – спросила Лиза.
– В чистке. Горничная утром вернет. И вот что… В ящике бюро найдешь тысячу рублей. Опять же единовременно за потерю невинности.
– Я вас ненавижу.
– Если предложение мое не примешь, зла держать не стану. Наоборот. Небольшое приданое дам, коли Алексей Алексеевич предложение тебе сделает.
Терпение у Лизы лопнуло. Сбросила одеяло, которое так и сжимала у груди, схватила подушку и запустила ею в Горностаева.
Тот, несмотря на возраст, ловко увернулся, оглядел ее и цокнул:
– Фея!
Остаток ночи Лиза проплакала. Утром ей принесли платье, помогли одеться. В гостиной был накрыт завтрак. От злости она хотела скинуть его вместе со скатертью, однако голод – почти ведь сутки не ела! – пересилил. Села и с аппетитом позавтракала.
Что делать? Как поступить?
Единственная надежда была на Реева. Ведь он ее любит! Да как – из скромного учительского жалованья выкроил деньги на брошь, что вчера подарил. Но идти к нему домой неудобно, в гимназию тем более. Пришлось тащиться на курсы, вдруг встретит после них?
Алексей Алексеевич явился с белой розой в петлице и с огромным букетом таких же в руках.
– Господи, помоги, – прошептала Лиза.
Худой, высокий, с заостренным носом и ямочкой на подбородке, он очень ей нравился. Да и все Лизины одноклассницы были в него влюблены, даже первая красавица Оленька Ламанская, дочь вице-губернатора, сохла по Алексею Алексеевичу.
Реев пригласил ее в самую дорогую кондитерскую. Лиза растерялась. Никогда там не бывала. Гимназисткам туда вход воспрещен, а когда учебу окончила, не стало денег.
– Я люблю вас, – патетично сказал учитель, как только официант, принесший кофе с пирожными, удалился. – Вчера не посмел. Потому
– Но рука с сердцем у бедного учителя имеются? – впервые за сутки Лиза улыбнулась. – Их и предлагайте!
– Вы разве любите меня?
– Люблю! Стать вашей – моя мечта.
– Я самый счастливый человек. Позвольте, закажу шампанского?
– Да, но сперва выслушайте. Вы должны знать.
К удивлению Лизы, Алексей Алексеевич вел себя спокойно, лишь длинные пальцы, которыми он «исполнял» по скатерти гамму, выдавали его волнение. Не вскакивал, не восклицал, только серел лицом. Окончив рассказ, Лиза заплакала. Но Реев утешать ее не кинулся. Не спрашивая разрешения, закурил папиросу.
На полусогнутых к их столику подошел артиллерийский штабс-капитан:
– Мадам! Мне больно видеть ваши слезы. Одно ваше слово – и я выкину отсюда штафирку [122] , что смел вас обидеть.
122
Штатского.
Лиза заметила, что у Реева задрожали руки, и заступилась за него:
– Никто меня не обижал. Вы пьяны. Подите прочь!
Штабс-капитан, повернув к своему столику, крикнул:
– Эй, человек! Еще коньяку.
– Зачем вы вмешались, Фаворская? Этого мерзавца следовало бы проучить, вызвать на дуэль, – возмутился Реев, когда штабс-капитан удалился на расстояние, с которого Алексея Алексеевича услышать не мог.
– Какого мерзавца? Горностаева?
– Что вы, это против правил. Горностаев – купец, а я потомственный дворянин. Меня уважать перестанут. Я про штабс-капитана.
– Горностаев приданое обещал, если мы поженимся.
– Вот скотина! А власти закрывают глаза на подобные безобразия. Знаете почему? Потому что куплены горностаевыми с потрохами. Словно Акакий Акакиевич, я унижен и оскорблен. Средь бела дня у меня украли мечту, украли любовь, счастье украли. И ничего, ничего нельзя поделать. Гервасий Потапович – член попечительского совета. Если возмущусь, меня выпрут из гимназии.
– Так вы отказываетесь от меня?
– Мне жаль… Искренне жаль. Не представляете как. Но я мечтал о девице. О счастливых днях, о совместных детях. Теперь это невозможно-с.
– Уходите! Я не желаю…
– Вы несправедливы, Фаворская! А все потому, что наша гимназическая программа, заботясь о нравственности, стыдливо пропускает биологические подробности. В 1815 году английский граф Мортон случил, уж простите за вульгарность, свою гнедую кобылу с самцом зебры. После рождения полосатого жеребца Мортон продал кобылу, а ее новый владелец спарил ее с черным арабским скакуном. К его удивлению, все родившиеся жеребцы были полосаты. И с кем потом эту кобылу ни спаривали бы, рождались исключительно зебры. Наука, изучающая этот биологический закон, называется «телегонией». Теперь вам понятно, Елизавета Андреевна, почему, испытывая нежные чувства к вам, я дезавуировал свое предложение? Простите, но воспитывать детей Горностаева не желаю. Надеюсь, мои объяснения исчерпывающи, обиды держать не станете…