Мертвый час

Введенский Валерий

– То есть мы в тупике?

– Не отчаивайтесь. Давайте закончим осмотр, приступим к вскрытию. Авось что-нибудь наковыряем. Так-так… Левый лиф. Аккуратная круглая дыра с вогнутыми краями и следами пороха вокруг. Значит, стреляли из револьвера, потому что неизбежный при выстреле из пистолета или ружья пыж оставил бы иную геометрию краев.

– И что это нам дает? – риторически спросил Яблочков.

Прыжов лишь пожал плечами и продолжил по привычке наговаривать будущий протокол:

– Стреляли не в упор, в этом случае остался бы сильный ожог и на ткани, и на коже,

да и следов пороха было бы много больше. А это что за дыра на правом рукаве?

– Наверно, платье порвалось, когда с трупа снимали… – предположил сыщик.

– Почему тогда края обуглены? Так-так-так… Погодите минутку, сбегаю на труп взгляну.

Лешич стремглав выскочил из кабинета. Когда вернулся, был доволен, словно пес, нашедший спрятанную другой собакой кость:

– Так и есть, на правом плече ожог и следы пороха.

– Ничего не понимаю, – признался Яблочков.

– Преступник стрелял дважды. В первый раз промазал, пуля прошла по касательной, лишь царапнув Красовскую.

– Выходит, вторая пуля осталась во флигеле.

– Если убийца ее не отыскал и не забрал с собой. Советую внимательно осмотреть стены, потолок и двери.

– Тотчас поеду.

– А вскрытие?

– Надеюсь, справитесь без меня.

Урушадзе вышел к завтраку в том же подавленном настроении, в котором Дмитрий Данилович застал его вчера. Разговор за столом не поддержал, ел без аппетита, а когда Тертий принес утренние газеты, не спрашивая разрешения у Тарусова, схватил их и убежал к себе.

– Как за урожай переживает, – посочувствовал Выговский.

Дмитрий Данилович промолчал. Странности в поведении клиента все больше его тревожили.

– Ну-с! Помолясь, приступим, – сказал Антон Семенович, вынимая салфетку.

– Да, пора, – согласился Тарусов. – Занимайтесь фанталовскими исками, а я напишу завтрашнюю речь и подготовлю вопросы к свидетелям.

Но лишь засучили рукава, раздался звонок в дверь.

– Новый клиент? – предположил Выговский.

– Как некстати, – вздохнул Тарусов и прижал палец к губам, чтобы слышать разговор в прихожей. – Дама. Какая-нибудь вдова коллежского асессора с копеечной тяжбой по наследству сестры. Только время отнимет, курица глупая.

– Как плохо вы думаете о женщинах, Дмитрий Данилович.

– Я о них вообще не думаю. Женат потому что. Вот женитесь, и тоже думать о них перестанете.

Стук в дверь.

– Да-да, – обреченно сказал Дмитрий Данилович.

Как же не хочется терять целый час на асессоршу.

– Фаворская Елизавета Андреевна, – доложил камердинер.

– Тертий, голубчик, отвадьте посетительницу, не до нее. Пусть послезавтра придет, а лучше к кому другому направьте. Скажите, ерундой не занимаемся.

– Она не посетительница, – возразил Тертий. – Пришла по объявлению. О найме стенографиста.

Дмитрий Данилович растерялся. Его взгляды на женский труд были консервативны.

– Стенографиста

решили нанять? – обрадовался Выговский.

Тарусов уныло кивнул.

– А Фаворская молода? Красива? – уточнил у камердинера Антон Семенович.

Тертий почему-то смутился и чуть слышно пролепетал:

– Весьма.

– Значит, зови, – распорядился Антон Семенович.

– Алексей Иванович? Какими судьбами? – удивился Яблочков.

Волосы его были испачканы мелом, в руке он держал обрывок обоев. Прыжов, войдя в гостиную, полез в карман и бережно раскрыл портсигар:

– Пулю извлек, глядите, какая красавица. Хочу с сестричкой сравнить. Нашли уже?

Яблочков развел руками:

– Нет. Каждую щель, каждую дырочку через зажигательное стекло осмотрел. А потому вдруг выяснил: эти черти обои в гостиной переклеили, – Арсений Иванович указал на дворника Тимофея Саночкина и его жену Дусю.

– Не по своей воле, ваше благородие. Жильцы новые велели, – пробурчал бородатый дворник, стоявший на стремянке.

– А я велел сдирать их поживей. Хорошо, что хоть одни на другие поклеили. Шанс найти пулю остается.

– В окно вылететь не могла? – осмотрелся Лешич.

– Кто знает? Если в момент выстрела оно было распахнуто, то запросто.

– Каженый день там мету, отродясь никаких пуль, – уверил дворник, лениво отрывая обои.

– Шальная ваша догадка про беременность не подтвердилась, Арсений Иванович, – доложил результаты вскрытия Прыжов. – Однако обнаружилось нечто иное. Представьте себе: сифилис. Свежая язва. Значит, заразилась им Красовская недавно.

– Сифилис? А ты, пьянь, руку ей целовал, – накинулась на мужа Дуся Саночкина.

– Так за полтинник благодарил, – стал оправдываться Тимофей.

– Все, к себе больше не подпущу. Никогда. Спи на полу.

Сифилиса народ боялся не меньше холеры. Ведь заразившийся на отхожих промыслах мужик способен был заразить всю деревню – в банях мылись вместе, ели из общей посуды, да и нравы не были патриархальными. Масштабы бедствия усиливало невежество. Из-за постыдности заразившийся скрывал болезнь от родных, а когда правда вылезала наружу, уже они скрывали ее от соседей. Если заболевший был холост, его срочно женили, чтобы не остался бобылем. За помощью к врачу обращались редко, лечились у знахарей или народными средствами, самым «надежным» из которых считалось половое сношение с беременной.

– Ну и хрен с тобой. Не больно-то и хотелось. Ой, вашеродь! – Саночкин, содрав очередной кусок обоев, увидел дырку. – Не ее ищете?

Яблочков тут же согнал его со стремянки, поднялся вверх, достал из сюртука лупу, внимательно оглядел отверстие, засунул в него зубочистку и поковырялся.

– Что-то твердое внутри.

– Давайте лучше я. У меня пинцет с собой, – предложил Прыжов, раскрыв докторский саквояж.

Через пару минут пуля была извлечена. От удара она здорово сплющилась, но диаметр совпал с той, что Лешич обнаружил в теле Красовской.