Мертвый час
Шрифт:
– Боже мой, боже мой, – запричитал Четыркин, раскрыв позавчерашнюю газету, которую купил на вокзале.
– Что такое? – поинтересовалась Юлия Васильевна. – Неужели немцы Париж взяли?
– Какой Париж? Катерину убили. В Москве нашли труп…
– Какую Катерину?
– Какую-какую? Красовскую. То бишь Мызникову. На вон, почитай. – Глеб Тимофеевич сунул газету супруге.
– Господи помилуй, – перекрестилась Юлия Васильевна.
– Как убили? – ужаснулась Нина. – Я ведь разговаривала с ней. Совсем-совсем
– Да-с, к сожалению, разминулись, – горестно сказал Четыркин.
– Вы были знакомы? – удивилась Тарусова.
– Шапочно, – сказала Юлия Васильевна, возвращая мужу газету.
– Это ты шапочно, я знал ее преотлично. Во времена драгунской молодости Волобуев едва на Катеньке не женился. Но в итоге она вышла замуж за другого нашего приятеля, Юру Мызникова. Бедняга погиб в прошлом году. Так нелепо…
– Между прочим, из-за пьянства, – заметила Четыркина и пояснила для Сашеньки: – Возвращаясь с Асиной свадьбы, упал с парохода за борт.
– Точно, – чуть не вырвалось у Сашеньки, мучавшейся вопросом, где же она слышала фамилию Красовская. И вот вспомнила – на кораблике в Кронштадт противный брюнет рассказывал страшную историю про выпавшего пассажира, женатого на актрисе.
– Вот и Катерина за ним последовала. – На глазах Глеба Тимофеевича появились слезы.
– Все там будем, – снова перекрестилась Юлия Васильевна.
Нина разрыдалась:
– За что? За что ее убили?
– Наверно, любовник приревновал. Актрисы – они такие потаскушки, – с какой-то непонятной злостью предположила Юлия Васильевна.
– Неправда, – заявила девушка. – Красовская не потаскушка!
– Тебе откуда знать?
– Мы целый час с ней проговорили. Обо всем: о ее семье, о нашей, я даже фотографии показала…
– Семейные фотографии? – удивился Четыркин. – А почему я их ни разу не видел?
Юлия Васильевна пожала плечами.
– А знаете, Красовская предчувствовала, что ее убьют, – заявила Нина. – Сказала, что ей угрожает опасность. Смертельная опасность.
– Не сочиняй, – покачала головой Юлия Васильевна.
– Так и было.
– Почему об этом нам не рассказала?
– Забыла, – соврала Нина.
– А кто? Кто ей угрожал? – спросил Глеб Тимофеевич.
– Она не сказала.
Диди встретил жену с возмущением:
– Сашенька! Я опаздываю. Урушадзе с Выговским давно ушли.
– Почему не отправился с ними?
– Потому что должен знать точно: состоится маскарад или нет? На нем строится вся защита.
– Как видишь, состоится.
– Тогда я пошел.
– Нет, подожди…
– Не могу, до суда пятнадцать минут.
– Внизу пролетка, я попросила извозчика обождать. Осип Митрофанович, войдите.
Князь, выслушав обер-кондуктора, вскричал:
– Ура! Победа! Сашенька, ты умница,
– Секунду, Диди, – опять остановила его Сашенька. – Знаешь, почему задержалась? Подумала, а вдруг маскарад не удастся?
– Теперь это не важно.
– Не скажи. Слово Четыркина окажется против слова Осипа Митрофановича. Один видел Урушадзе в Ораниенбауме, другой видел, как он ехал в Петербург. Кому поверят присяжные?
– Да, ты права. Сие непредсказуемо.
– Надо найти извозчика, которого Урушадзе нанял от Петергофского вокзала. Не пешком же он шел?
– А кто его вспомнит через две недели? Представь, сколько кавказских князей, одетых в венгерку, посещают Петергоф с Ораниенбаумом.
– Нельзя ли отложить слушание? Хотя бы до завтра? Выговский с Урушадзе съездили бы на вокзал…
– Постой… Князь оставил у нас свой свадебный фотографический портрет. Сашич, милая, вернись на вокзал. Покажи извозчикам…
– Я? Шутишь?
– В конце концов, кто меня втянул в эту историю?
– Мне надо переодеться, отвезти Татьяну. Я не успею, – оправдывалась Сашенька.
– Таню в суд отвезет Тертий. А ты, как оденешься, езжай на вокзал. Умоляю.
– Гонорарий пополам.
Глава пятнадцатая
Из стенографического протокола Елизаветы Фаворской:
Князь Дмитрий Тарусов, присяжный поверенный: Ваше высокоблагородие, вы извлекли пулю из дверного косяка?
Плешко Василий Иванович, полковник, полицмейстер города Ораниенбаума: Нет, конечно.
Поверенный Тарусов: Почему?
Полицмейстер Плешко: А зачем? Только интерьер графу портить. Когда мы этого молодца (показывает рукой на Урушадзе) обыскали и нашли револьвер, без пули стало все понятно. Спросил лишь: «Ты в Четыркина стрелял?» (Многозначительно.) И Урушадзе повинился.
Барон Константин Оскарович Рауш Фон Третенберг, председатель суда: А почему в протоколе сие не отражено?
Полицмейстер Плешко: Потому что в протоколе одни слова. А слов-то и не было. Молчал Урушадзе.
Судья фон Третенберг: Простите, Василий Иванович, не понимаю…
Полицмейстер Плешко: Русская пословица, господин барон, гласит: Молчание – знак согласия. Посему выходит, что князь сознался.