Мертвый час

Введенский Валерий

Лиза кивнула.

– Отец ее совсем спился, уступил девку за два ведра самогона. Так что, Лизавета, неделя тебе на сборы и тыщенка на прощание.

У Фаворской, хоть и ожидавшей развязки, навернулись слезы:

– Ну, как всегда, одно и то же: сначала силком не заманишь, потом выгонять приходится. Что вы бабы за люди? Ладно, помогу. Товарищ прокурора о тебе спрашивал. Мол, не пойдешь ли на содержание…

– Нет-нет, спасибо, Гервасий Потапович.

– И правильно. Жадюга, каких свет не видывал. А может,

за Реева тебя выдать? Прикажу – никуда не денется.

– Рехнулись?

– А-а! Поняла, от какой дряни спас?

– Я в Петербург поеду.

– И правильно. Большому кораблю – большое плаванье. Когда министра заарканишь, про меня не забудь. Замолви словечко, чтобы подрядик выписал старичку. А я процентик тебе верну, не сомневайся.

– Да с чего взяли, что министра словлю?

– Насквозь тебя вижу. На меньшее не согласишься.

Горностаев словно читал Лизины мысли: долго ли красота ее с молодостью продлятся? Лет пять, не больше. За эти годы надо обеспечить себя до конца жизни. И, значит, размениваться на ерунду не следует.

Только вот как с ним познакомиться, с министром?

Надежды возлагались на Нюшу Слынько, когда-то одноклассницу, а ныне графиню Елаеву, супругу директора департамента в министерстве государственных имуществ. Прибыв курьерским из Москвы в Петербург, Лиза надела лучшее платье и прямо с вокзала отправилась к Нюше. Но та не приняла. Передала через горничную, что купеческим подстилкам в их доме не место.

Вся в слезах, Лиза покатила к брату, которого даже не известила о приезде.

Глава четырнадцатая

– Вместо судебного следователя пожаловали? – после взаимных приветствий поинтересовался Прыжов. – По закону это он обязан присутствовать на вскрытии.

– Обязан, – вздохнул Яблочков, – да еще не назначен.

– Как так? Об убийстве Красовской газеты взахлеб пишут, а выходит, никто его не расследует?

– Мы расследуем, сыскная полиция. Только вот место преступления установить пока не можем. Потому следователи и отпихиваются. Вся надежда в этом вопросе на вас, Алексей Иванович. Вдруг во время вскрытия какую зацепку подкинете?

– Тогда вперед, в прозекторскую, – решительно сказал Прыжов. – Сюртук с панталонами советую снять. И исподнее тоже. Труп несвеж, амбре непередаваемое. Если одежда впитает, от вас, Арсений Иванович, лошади будут шарахаться.

– Голышом предлагаете остаться? А я не замерзну?

Прыжов улыбнулся:

– Помилуйте, Арсений Иванович. Нас ожидает почтенная дама. Вскрывать ее голышом неприлично. Санитары снабдят вас халатом и фартуком. Ну а пока переодеваетесь, я вскрою свинцовый гроб с вашего разрешения.

Когда Яблочков вошел в прозекторскую, покрытое темно-зелеными пятнами вспученное тело уже лежало на мраморном столе. От тошнотворного запаха перехватило

дыхание, Арсений Иванович был вынужден прикрыть рот рукой. Прыжов, поняв, что сыщика мутит, тут же предложил:

– Давайте начнем вскрытие согласно Уставу уголовного судопроизводства, то бишь с осмотра одежды покойной. В моем кабинете это делать удобней, окна там шире, чем здесь, потому светлее.

Яблочков с благодарностью кивнул. Его и вправду одолевали спазмы. Войдя в кабинет, Прыжов плеснул в рюмку спирт и поднес сыщику:

– А вы?

– А я привычный. Уже не замечаю.

Через несколько минут санитары принесли из прозекторской платье из шелка лилово-сероватого отлива, которое, разрезав на спине, сняли с Красовской.

– Что за гербарий? – удивился Яблочков, приметив на подоле прилипшие лепестки.

– Согласно протоколу осмотра сундука, сделанного в Первопрестольной, под останками был обнаружен завядший букет чайных роз, – объяснил Лешич. – Убийца-то наш не без юмора, попрощался с покойницей, как положено, цветами.

– От улики он избавлялся. Мы с Иваном Дмитриевичем подозреваем, что преступление совершил ухажер Красовской. Убийство задумал заранее, но чтобы не вызывать у жертвы ненужных беспокойств, явился с букетом. Ну а потом, чтобы отвести подозрения…

– Мотив преступления известен?

– Пока устанавливаем. Наверно, как обычно, из-за денег. А может, Красовская на замужестве настаивала, а он не желал.

– Помилуйте. Жениться заставляют на девицах или беременных, а нашей покойнице за полтинник.

– Ну и что? Давеча читал, в Мексике старушенция в семьдесят родила.

– Вашу версию мы проверим.

– А что это за пятна? – спросил Яблочков, ткнув пальцем в разводы на юбке.

– Эти-то? Самые обычные. В процессе гниения под воздействием образующихся газов труп раздувается, в какой-то момент кожа не выдерживает, лопается, и внутренние жидкости вытекают наружу, – объяснил Прыжов.

– Не уличная ли грязь?

– Что вы, нет. Подобных пятен я повидал немало. К тому же… Нет! От выводов воздержусь. Согласно Уставу их должны делать вы. Лишь обращу ваше внимание на обувь жертвы и отсутствие шляпки.

– Значит, Красовскую убили в помещении? Знать бы в каком…

– Обратили внимание на позу покойной?

– Скрючена в три погибели, – отозвался Яблочков.

– Именно. О чем это говорит? Сундук не гроб. Тело пришлось изгибать. Но сделать это можно, лишь пока оно не окоченело.

– А сундук в ночь исчезновения Красовской находился во флигеле на Артиллерийской улице, – подхватил мысль Яблочков.

– Вот вам и место преступления.

– Но никаких следов мы там не нашли.

– А что собственно искали? Две недели прошло. Кровь давно замыли, да и, судя по платью, ее почти не было. Пулю? Она в лопатке застряла.