Мертвый разлив
Шрифт:
Местечко действительно оказалось по соседству: узенький глухой переулок, с обоих концов отгороженный гранитными надолбами, чтоб машины не ездили. Лучше бы его перегородили забором, чтоб и не ходил никто. Может, тогда на одну смерть стало бы меньше. И не прервалась бы ниточка, как говаривал Федот Евграфыч – на тихих-то зорях.
Как на грех, переулочек устилала булыжная мостовая, слишком еще добротная, чтобы надеяться на приличные отпечатки. Зато и блюстители, собирая останки, постарались здесь хуже обычного, так что впечатлений все же хватало. И Вадим насмотрелся на такое достаточно, чтобы понять: не то. Совсем не то, нет. В прежних смертях, особенно в двух последних, ощущался удалой размах, ярость стихии, звериная страсть, чудовищная мощь. Тамошний разгул возмущал, ужасал, но и завораживал, точно пропасть. А тут что? Злобствования импотента, трусливая месть извращенца, – и вызывало это лишь омерзение, желание раздавить поганца, словно паука. Впрочем, не исключено, поганцев было несколько – если верить следам. Впечатление, будто три-четыре осатанелых придурка растащили жертву на части, чтобы потешиться всласть – каждый над своей. И прикрывались они тенью истинного мясоруба, вполне обходившегося голыми руками.
Сломанным прутиком Вадим осторожно перевернул пару-другую неубранных ошметков, оглядывая с разных сторон. Да, тут не рвали плоть, а рубили – топором или тесаком. Или мачете, если товарищи с Кубы.
– Тебе не противно? – содрогаясь, спросила Юля. – Пошли отсюда!
– Говорю: надо, – со вздохом откликнулся Вадим. – Подожди возле машины, ладно?
– Вот еще! А если Он… бродит?
– Не бродит, не бродит – успокойся. И вообще, это не Он.
– А кто? – немедленно осведомилась девочка.
– Они.
– Еще лучше!
– Поверь на слово – лучше, – усмехнулся Вадим. – Во всяком случае для нас. Что я повидал вчера – так лучше б я этого не видел!..
– И вот так ты копошишься на каждом разделочном участке, смакуешь подробности? – с брезгливостью допытывалась она. – Ведь только вчера это жило!
– Я лишь хочу разобраться.
– Зачем? Опыт перенимаешь?
Вадим еще оглядел весь участок – от стены до стены, от одних надолб до других. Нет, здесь и впрямь нечисто: выбивается из ряда. Возник новый фактор?
– Всю картинку смазали, гниды, – сказал он с досадой. – Только что-то забрезжило…
– Ну, ты фрукт! – возмутилась подружка. – Хотя б для приличия пожалел несчастную девицу!
– Что ей до моей жалости – теперь? Прочих бы уберечь… Ладно, – вздохнул Вадим, – поехали.
Но и в машине Юлька не отвязалась.
– Не понимаю, – заявила она, – как можно смотреть на это с таким равнодушием?
– С выдержкой, – поправил Вадим. – Отстраненно. “Учитесь властвовать собой” – если больше некем.
– А по-моему, тебе это даже нравится!
– Хорошо, пойдем от противного, – терпеливо сказал Вадим. – По-твоему, я сволочь?
– Ммм… скорее нет, чем да, – ответила вредная малявка, словно бы колеблясь.
– Тогда, может, дурак?
– И тут имеются сомнения.
– Стало быть, кой-чего соображаю, а козней, сверх обычного, не замышляю, правильно? Так почему не допустить, что я преследую благие цели и при этом не слишком путаюсь в средствах?
– Но, может, ты больной? – предположила Юля.
– И много ты видела таких больных?
– Я ведь еще не старая, а жизнь бывает длинная…
* – Вообще, ежели по уму, меня следует изолировать, – признал он. – Не потому, что опасный, а что заразен. Вдруг и ты пойдешь окольными тропами?
– А, по-твоему, какими я хожу?
– По-моему, извилистыми. Это другое. И не столько ходишь, сколько тебя водят.
– От вадимого слышу! – обиделась девочка и тут же пожаловалась: – Думаешь, мне легко жить? Выть же хочется с тоски! Я охотно пошла б на курсы, набрала бы преподов… Только где все это: курсы, учителя? Если и обучают, такой ерунде! Не учеба – дрессура. Натаскивают, натаскивают… На гейшу, что ли, готовят?
– Ты как те малые народы, которые Большой Белый Брат брал на содержание, – заметил Вадим. – У нас или в Америке. Знаешь, что с ними делалось?
– Чего?
– Спивались или пускались в прочие тяжкие. Вот как ты сейчас.
– Чего не сделаешь со скуки!..
– Скучно тебе? – переспросил Вадим. – Ай-яй… Что будем делать? Конечно, я понимаю: если человек – размазня, принудить его к чему-то можно лишь дубиной. Но мне ведь и себя не просто гонять, а чтоб приняться еще за другого!.. Ну оглянись, Юленька: вокруг столько занятного! Надо только убрать шоры и немножко себя заставить, чтобы не болтаться… по течению.
– К дьяволу всех БББ мира, но почему у меня нет хотя бы старшего брата? Или сестры?
– По-моему, в Крепости их переизбыток.
– Мудрые предки, заботливые родичи – где это все? – горько вопрошала девочка. – Пошло на утиль, вместе с книгами? “Живу я, как поганка…”
– Видел, как ты живешь! – хмыкнул он. – Одних тивишных программ, наверно, с десяток и все такая мура! А прочего сколько? Хочешь что-нибудь сделать, запихни лишнее в шкаф, с глаз долой, и поупирайся лбом в проблемку – ну хоть какую!..
– Тебе помогает? – не поверила девочка.
– Представь, да. Хотя в моем шкафу тебе станет тошно.
– Стошнит? – подхватила она, развеселясь. – Наверно, складываешь туда шматочки, собранные по таким вот боенкам, – вроде коллекции, да? Как раскроешь, так в нос и шибает!
– И кто из нас больной? – Вадим содрогнулся, невольно вообразив такую картинку во всех красках и запахах. – Шутки шутками, но ты ведь вправду пытаешься раскопать во мне мерзость – зачем, чтобы уравнять с собой? Тогда чего за меня держаться?
– Глаза у тебя красивые, – решила подольститься Юлька.
– Это потому, что глаза – зеркало души, – пояснил Вадим. – А что можно разглядеть в твоих? Скуку, пустоту, зависть? Ни цели, ни смысла.
– Суду все ясно, – объявила девочка, снова обидевшись. – Ты меня ненавидишь!
– Ага, – подтвердил он. – За высокий уровень жизни – как русские Америку.
Против охоты Юля хихикнула и на время оставила Вадима в покое – может, потому что ни на чем не умела задерживаться подолгу.