Мерзкий старикашка

Герасимов Алексей

— Ну, скажем так, основания для надежд у меня имеются, — буркнул Тумил.

— Лады, тебе виднее, — певец пожал плечами, и вытащил откуда-то куриное яйцо. — Перво-наперво, надо тебе по сырому яйцу в день выпивать.

— Фе-е-е…

— Минимум по одному. Теперь смотри, поворачиваешь голову вот так вот влево и, одновременно, делаешь глубокий вдох…

Я тихонечко, чтобы молодежь меня не спалила, сдал назад и направился обратно к лагерю. Локтей через пять из-за дерева появился Касец и пристроился рядом.

— За мной приглядывали, или за парнем? —

я почему-то совершенно не удивился.

— Сначала за ним, потом за вашим высочеством, — первый десятник даже изображать смущение не пытался. — В свете последних новостей и ваших планов этот его поход выглядел довольно подозрительно.

— И не говорите. Сам о нехорошем подумал, — я покосился в сторону Блистательного. — Я не забуду вашего усердия.

— С моей стороны было бы глупо утверждать, что я на это не рассчитываю, верно? — усмехнулся гвардеец.

— Насчет глупо или умно судить не возьмусь, но брехня бы это была первостатейная. Кстати о планах…

— За продуктами в деревню князья отрядили матросов, те сейчас как раз заканчивают перетаскивать. Среди самих селян разброд и шатания — мужики все бросили, даже с полей вернулись раньше обычного, обсуждают, — потому как, с одной стороны, нарушение устоявшейся от века традиции, а с другой, и по деньгам им выходит гораздо дешевле, и на невиданное зрелище поглазеть охота. Развлечений-то у них небогато, — отрапортовался Касец. — Будут на нашем празднике, если и не все, то большая часть — точно.

— Кто будет меня изображать уже решили?

— Да, ваше высочество. Знаменосец князя Тимариани — у него усы только-только пробиваться начали, если надвинет поглубже капюшон, так их и не заметит никто. И в плечах он еще не сильно раздался, кхм…

Это вот сейчас был совершенно непочтительный намек на то, что я пропорций вовсе не богатырских, или я чего-то неправильно понял?

— Ну и прекрасно. Главное теперь, чтобы бык не подвел, и дал себя поубивать как можно дольше. Ну и чтобы колодой не замер посреди танцовища.

— Если будет грустный да квелый, мы ему под хвостом тертым хреном намажем, — пообещал Касец.

Мнда, дякую тобі, добрий Боже, що я не бык — тяжело им в Ашшории живется-то.

Празднование Громолета-мясоеда традиция вполне себе народом любимая, но с точки зрения именно что религии этот день особо выдающимся не считается. Так, одно из деяний заскучавшего божества, каковых в пантеоне что собак нерезаных. Именно потому и сама служба какой-то особой пышностью и зубодробительным церемониалом не отличается: жрец (ну или, как в данном случае, монах) произносит краткое славословие Громолету за науку, которой он поделился с человечеством, может Троицу и Небесную Дюжину упомянуть вскользь, после чего начинают резать и готовить жертвенных скотов — баранов там, козочек, где как могут себе позволить, — попутно учиняя всякие там игрища да забавы.

Конкретно в моем исполнении служба не сильно от среднестатистической отличалась: во-первых, поскольку я и в прошлой жизни был большой любитель вкусно пожрать, и в этой от сей привычки не

отказался, моя лекция об обильном и сытном питании отличалась несколько большей прочувствованностью, а во-вторых, что было селянам особо приятно, призывом к финансовым пожертвованиям не заканчивалась. Она, грубо говоря, вообще не заканчивалась — я просто объявил, что послушник Тумил сейчас, во славу Громолета, забьет быка в честной схватке и предложил народу насладиться сначала сим представлением, а опосля уже и самим быком — не на сухую, разумеется.

Религиозно настроенные массы к обоим предложениям отнеслись с воодушевлением и ринулись занимать места в нашей эрзац-коррере. Перехваченный мною еще до начала службы Хрис устроил соответствующий аккомпанемент (пришлось еще чуток князей обанкротить), а Шедад Хатиканский, исключительно в качестве тренировки перед вступлением в будущую должность министра царского двора, лично исполнил обязанность начальника корреры, явив при том завидную голосину, которой не смогла помешать даже никакущая акустика.

Ну а я, боком-боком, смылся в рощицу, где меня уже дожидались провожатые с лошадьми. Судя по звукам, доносившимся со стороны танцовища, грядущая драка подростка и здоровенной скотины деревенских воодушевила более чем. Люди, все же, во всех мирах одинаковы, panem et circenses [3] хотят…

До Аарты добирались на рысях, что мою спину, откровенно говоря, вовсе не радовало. С другой стороны, а какой выбор-то, собственно? Или пострадать за корону, или пострадать за просто так — шибко сильно я сомневаюсь, что мне, в случае афронта с троном, дадут спокойно дожить свой век в монастыре. Хорошо если просто пришибут, а то засадят в какую-нибудь сырую камеру с крысами и тараканами…

3

Хлеба и зрелищ (лат.)

Спасибо, что-то не хочется.

В пути особо не болтали, и вовсе не оттого, что верховым разговаривать неудобно. Все там удобно, — это в дурацких книгах суръёзные разговоры на привал непременно назначают, чтобы героев (даже если они не верхами, а пешкодралом передвигаются), значит, ничего не отвлекало от пафосно-патетических речей, — просто не о чем было. Да и витязям ко мне лезть с разговорами не по чину как-то, а мне с какими-то расспросами лезть, так и вовсе себя дурнем старым выставлять.

Ну и вопрос-то у меня был лишь один: какого лешего дорога в половине дня пути от столицы не самого захудалого на свете государства — грунтовка? Как по ней передвигаться ранней весной и поздней осенью, когда навигация на Великой Поо, мягко говоря, чревата неприятностями? В грязи же потопнуть можно!

И это при том, что даже в небольших городах большая часть улиц вымощена булыжником… Ну или дощатые мостовые устраивают, как мне память Лисапета подсказывает. От богатства территории камнями и лесом зависит.