Мессалина
Шрифт:
— Совершенно верно, — заикаясь, проговорил Клавдий, уже изрядно выпивший. Его голова начинала как-то странно трястись.
— Владея познаниями, которые она приобрела в своих предыдущих жизнях и которые платоники называют врожденными, она принесла мне и много других откровений. Так, через нее я постиг, каким образом можно вернуть силу евнуху и вылечивать опухоли, с помощью лекарства, составленного мною на основе жира, взятого со лба льва.
— Благодаря чему ты и скопил кое-какое богатство, — с улыбкой заметил Азиатик.
Симон отвечал с деланным простодушием:
— Разве мне не удалось этим лекарством излечить опухоли? Разве не
— Ладно уж, — не стал спорить Азиатик.
Симон приподнялся на ложе и радостно заулыбался: в триклиний вошел мальчик с девичьим лицом, в узкой набедренной повязке, обвивающей его гибкую талию, с короткими курчавыми волосами, перевязанными голубой лентой, с гримом на лице и накрашенными ногтями. Он скользнул между танцовщицами и сел у Симонова ложа. Маг привлек его к себе и поцеловал.
— Друзья мои, — сказал Симон, указывая на ребенка, — имея перед глазами столь очаровательное существо, можно ли превозносить целомудрие, как это делают пифагорейцы или последователи Досифея, коим являлся и я? Они блюдут строжайшую воздержанность, считая, что подобное поведение должно быть достойно похвалы, тогда как на самом деле оно является оскорблением красоты и презрением законов природы, установленных верховным Богом, давшим нам в удел любовь и наслаждение!
— И все же, — заговорил Азиатик, — есть много мудрецов, которые показали нам, что целомудрие приносит свои плоды.
— В этом-то и коренится глубочайшее заблуждение: целомудрие бесплодно, как с точки зрения материальной, так и духовной, поскольку дух и материя едины и одно предшествует другому. Я сам есть живое слово Божье, я — его сила, я — Святой Дух. Всемогущий Бог создал премудрости, наделив их разными силами и свойствами. Когда он решил создать мир, первая из премудростей проникла в его замысел и вознамерилась предупредить его волю. Она породила ангелов и другие нематериальные силы — их еще называют эонами, — которым она не стала открывать существование Всевышнего. Стремясь проявить свою силу, эоны создали видимый мир, а чтобы их создания могли обожать их как единственных богов, вечных и всемогущих, они сумели овладеть первой премудростью, явившейся, так сказать, их праматерью, и заточили ее в тело женщины. Так из поколения в поколение, из века в век премудрость проходит через множество женских оболочек. Как вам известно, Елена, в частности, являлась супругой Менелая и в своем последнем воплощении была принуждена к такой мерзости, как пребывание в гнезде разврата. Я знал о существовании той Елены, которую вы здесь видите, и искал ее повсюду, словно пастырь заблудшую овцу. Наконец я нашел ее и теперь хочу вернуть ей ее былое великолепие, ведь поистине она — душа Мира, отражение всемирной Красоты. Она есть плоть, но красота ее тела — это отражение красоты ее души. Как говорил Аристотель, тело ее есть энтелехия ее души, и таким образом, любя тело, мы познаем душу, через плотскую любовь и познание материи поднимаемся по мировой лестнице к познанию разума и любви духовной. Физическое проникновение в существо есть необходимая прелюдия к проникновению в его дух, который является отражением всеобщего духа, мировым зеркалом, и в его душу, которая есть искра, высеченная из мировой души.
— Я знаком с твоей доктриной, Симон, — сказал Азиатик, — и да будет тебе известно, что я уже пережил стадию плотской любви. Действительно, было время, когда я ночи напролет пьянствовал в компании куртизанок, но я потерял вкус к разврату.
— Уж не влюблен ли ты? —
— Может быть, — чуть слышно ответил Азиатик.
— Если так, — вмешался в разговор Клавдий, — то мне жаль тебя оттого, что ты не пускаешься в безумства… Однако, Симон, ответь мне, я вот все смотрю на Елену и чувствую, что самое время тебе выполнить обещание. Я бы хотел узнать, какого вкуса губы у мировой души.
Симон улыбнулся и подозвал молодую женщину; она тотчас предстала перед ними.
— Клавдий, наш горячо любимый гость, желает узнать тебя поближе, чтоб ты раскрыла ему секреты всемирной любви, — сказал Симон.
— Он утолит жажду из моего источника, — отвечала Елена, адресуя призывную улыбку Клавдию, который икал и тряс головой.
— Э! О нас-то, кажется, забыли! — вскричал Арбакт. — Апион все рассказывал мне историю египетского жреца из Гелиополя, который взял имя Моисей и вывел из Египта древних евреев, ставших предками нынешних. Они так долго бродили по пустыне, что я теперь сам умираю от жажды. А ты, как я погляжу, раздаешь женщин…
— Именно так, Арбакт, — подтвердил Симон. — Я вижу рядом с тобой Попилию, она, я уверен, будет счастлива познать глубины твоей души.
— Клянусь всеми богами! — с едким смешком воскликнула старуха. — Я открою ему глубины своей души и глубины еще кое-чего, и ты, Арбакт, убедишься, что многоопытная старуха в постели стоит большего, чем молоденькая дура.
— Я не сомневаюсь, — ответил Арбакт, послав Попилии улыбку, более похожую на гримасу. — Но для начала я бы предпочел одну из твоих танцовщиц…
— Предоставляем тебе выбрать, Арбакт, — с важным видом объявил Симон.
Арбакт поспешно встал и, взяв одну из танцовщиц за руку, повлек из триклиния.
Клавдий, склонившись к уху Симона, спросил о цене за Елену. Ответ заставил Клавдия вздрогнуть.
— Симон, ты сговорился с моим племянником Калигулой, чтобы разорить меня! — воскликнул он. — Ты что, сообщник этого Геликона?
— Что ты хочешь этим сказать, друг мой? — засмеялся маг. — Ты имеешь в виду цезарева отпущенника, который сопровождает его повсюду — в бани, на пирушки, на игры, — словно он его тень?
— Именно его. Этот Геликон — человек коварный и подхалим, он клевещет на всех, словно хочет, чтобы в Риме остались только двое — он и Калигула. Я знаю, это он надоумил моего племянника ввести меня в жреческую коллегию, созданную в честь Друзиллы. Кстати, тебе известно, что члены этой коллегии должны не только брать на себя расходы по ее культу, но и оплачивать изготовление статуй и посвященных ей памятников, так что я был вынужден заложить большую часть своего имущества, ведь одно лишь внесение в список жрецов стоит восемь миллионов сестерциев. Вот уж поистине дорого оплаченная честь! А все этот Геликон, чтоб его Плутон унес в аид! Назначил такую разорительную цену!
— Тебе грозит продажа имущества? — забеспокоился Симон.
— Мне надо всего опасаться, но мог ли я противиться, если Калигула каждый день упрекает меня за то, что сооружение статуй его братьев шло слишком медленно?
— Да, положение у тебя щекотливое, — признал маг, будучи в глубине души уверен, что Клавдий, несмотря ни на что, еще владеет значительными средствами и своими жалобами просто хочет снизить цену.
Но трясущий головой Клавдий бросил на Симона полный отчаяния взгляд, и маг, казалось, смягчился. Наклонившись к Клавдию, он что-то шепнул ему, после чего лицо Клавдия просияло от удовольствия.