Мессалина

Вануйек Виолен

— Ты и впрямь меня заинтриговал.

— Ты же знаешь, Клавдий, что никто из нас, даже император, не может противиться воле богов. А боги решили таким образом, что ты женишься на этой девушке, они мне это объявили.

— Ну, раз боги так этого хотят! — вздохнул Клавдий, который легко поддавался расслабленности и сладострастию. — Тогда скажи, кто она? Богатая хоть?

— У нее не много имущества, но ваш союз принесет вам славу и богатство. Мы все игрушки в руках судьбы…

— Что касается меня, то я игрушка в руках моего племянника, и мне это уже начинает надоедать.

— Эти времена скоро кончатся. Судьба принизила тебя, чтобы потом вознести, и для начала она дает тебе супругу, из-за которой многие будут тебе завидовать.

— Хорошенькое дело, значит,

новая супруга будет меня так же бесстыдно обманывать, как и предыдущая.

— Этого не бойся, она целомудренна и благоразумна.

— Так покажи мне это чудо. Красивую и добродетельную женщину найти труднее, чем жемчужину в мидии.

— Я теперь же покажу ее тебе. Молча иди за мной, чтоб она не заметила, что ты на нее смотришь. Потом скажешь свое мнение.

Солнце уже скрылось за горизонт, и ночь простерла в небе свое звездное покрывало. Рабы зажгли в триклинии светильники и, по распоряжению Елены, стали подавать сладкое вино перед блюдами, составляющими вечернюю трапезу. Симон и Клавдий бесшумно шли по портику, откуда они могли видеть растянувшихся на ложах и беседующих между собой гостей. Симон указал Клавдию на Мессалину, привставшую на ложе, чтобы взять чашу с вином, которую предложил ей молодой раб.

— Ты не обманул меня насчет ее красоты, — признался Клавдий, когда они удалились, боясь, как бы их разговор не был слышен в триклинии. — Без сомнения, это самая красивая женщина, которую я когда-либо видел. Но, мне кажется, я знаю матрону, которая рядом с ней: уж не она ли Домиция Лепида, моя двоюродная сестра?

— Она и есть, а прекрасная девушка — ее дочь Мессалина.

— Ты заставляешь меня сожалеть, что я не искал с ней встречи раньше.

— Не беда, благодаря мне ты познакомишься с ней уже сегодня вечером.

— Однако ты считаешь, что она захочет выйти за меня замуж, притом, что мне скоро пятьдесят и я почти разорен?

— Не стоит говорить ей о своих делах, во всяком случае, теперь. Ты положишь к себе в постель настоящее сокровище, если женишься на ней.

— Охотно верю. Но пожелает ли ее мать выдать ее за меня? Она, наверное, обижена, что я никогда не приглашал ее в гости. Я в последний раз видел ее несколько лет назад, она просила меня оказать ее мужу денежное содействие, хотя сама к тому времени растратила целое состояние!

— Ручаюсь, она согласится. И потом, я же тебе говорил, что таково решение бога — господина наших судеб.

— Если так, то я с радостью повинуюсь.

Клавдий наклонился, чтобы расправить складки своей туники, вновь надел упавший с головы цветочный венок и спросил у хозяина духов и гребень.

— Клавдий, — добавил Симон, — когда молодая супруга перешагнет порог твоего дома, я надеюсь, ты не забудешь, что этим счастьем ты обязан мне.

— Ты убедишься, что Клавдий умеет благодарить за услуги. Послушай-ка, пока мое имущество не распродано, я разрешаю тебе прийти в мой дом на Палатине и выбрать что-нибудь из мебели и дорогих сосудов. А теперь отведи меня к моей будущей супруге и посмотрим, будешь ли ты с ними так же убедителен, как только что со мной.

— Не волнуйся, я сделал так, что боги все им сообщили, а они даже не осознали этого. Так что теперь они убеждены, что ты предназначен стать счастливым супругом прекрасной Мессалины.

Глава VI

БАЙИ

Здесь все было спокойнее. Пешеходов не толкали всадники и легионеры, стучащие по мостовой своими грубыми башмаками. Нищие и проститутки не заговаривали нагло с прохожими. Иногда здесь можно было встретить рабов, сирийцев и нубийцев, несущих носилки, погонщиков мулов, тянущих за повод свою скотину, или удобно устроившихся в носилках матрон, которые, обмахиваясь веером, с любопытством разглядывали людей вокруг. В этом привилегированном месте можно было найти пустынный, молчащий форум, покинутый обсуждавшими свои дела магистратами, благоухающие сады, подобно садам Палатина или Марсова поля, где праздные люди дремали под сенью портиков. Но в здешних галереях было больше свежести

и зелени, чем в портиках Октавии и Помпея, здесь стены внутри зданий украшало больше росписей, здесь было больше статуй — копий с шедевров Фидия, Лисиппа, Мирона, Праксителя и даже подлинные произведения Пасителя, жившего во времена Цезаря и Помпея. Здесь играли в кости и в бабки на крупные суммы, несмотря на законы, запрещающие азартные игры, и даже ставили на игроков. Ожидая открытия лупанаров в девятом часу, рисовали на земле шашечницу и играли черными и белыми камешками в «разбойничью игру» — если только не проводили все послеполуденное время в тавернах.

Место отдыха Байи дышало радостью жизни под ласковым солнцем, у соленого моря, среди зеленеющих скал. Все семьи, принадлежащие к римскому обществу, имели здесь роскошные дома, утопающие в садах с кипарисами и олеандрами. Путеоланский залив с возвышающейся над ним горой Павсилипп и прикрывающим его Мизенским мысом более услаждал взоры римлян, нежели обрывистый берег Сорренто, напротив острова Капри, или полные свежести горные долины в краях альбиков и сабинян. На высоких мысах, господствующих над прозрачной бирюзовой гладью моря, переливающейся под лучами солнца, располагались обширные виллы самых богатых римлян — с выстланными яшмой, порфиром или узорчатой мозаикой полами, с росписями на стенах, со статуями из паросского мрамора в просторных колоннадах. Здесь все дышало роскошью и наслаждением, дни протекали в любовном изнеможении и гастрономических удовольствиях, купании в банях и прогулках под сенью портиков, служивших удобным местом для сомнительных встреч.

Калигула велел соорудить понтонный мост длиною в три тысячи шестьсот шагов через залив между Байями и Путеоланским молом. Деревянный настил был покрыт землей так, что мост являл собою настоящую дорогу в море. Калигула, в венке из дубовых листьев, в болтающейся на плечах златотканой хламиде, со щитом в одной руке и мечом в другой, торжественно открыл этот необычный мост, проехав по нему на своем разубранном коне Инцитате. Множество римлян собралось в заливе, чтобы продемонстрировать свою любовь к цезарю, к ним присоединились и праздные жители богатой Кампании, так что огромная толпа с любопытством и тревогой наблюдала за эксцентричным поведением своего императора. На следующее утро он появился перед публикой в одежде возницы, на колеснице, запряженной парой великолепных коней. Впереди него ехал молодой парфянин со славным именем Дарий, отправленный в Рим в качестве заложника, а за императором следовала преторианская гвардия и приближенные — тоже на колесницах. Среди них можно было видеть сына Луция Вителлия Анния Винициана и трибунов преторианской когорты Корнелия Сабина и Кассия Херею. Последний был верным солдатом Германика. Калигула, которого он знал еще малым ребенком, относился к нему с полным доверием, хотя с некоторых пор безумный император стал то и дело осыпать его насмешками и оскорбительными словами, обзывать его трусом и неженкой, не подозревая, что этим роет себе могилу.

Толпа на всем пути бурно приветствовала императора. Калигула остановил колесницу перед трибуной, устроенной посреди моста, и взошел на нее с частью своей свиты. Он радостно приветствовал Клавдия, который ждал его в тени навеса вместе с Агриппиной, Юлией и Лепидом, мужем почившей Друзиллы.

— Браво, цезарь! — воскликнул Клавдий. — Тебя любят все больше и больше за то удовольствие, которое ты доставляешь народу.

— Не правда ли, император представил римлянам невиданное зрелище?

— Столь блистательным делом ты превзошел подвиги персидского царя, который велел навести понтонный мост между Азией и Европой, — усердствовал Клавдий.

— Так ты полагаешь, мой добрый дядюшка, что я более велик, чем Ксеркс и его отец Дарий?

— Кто посмеет сомневаться в этом, Великий Юпитер, покровитель Рима?

Ответ явно пришелся по душе Калигуле. Он приблизился к краю трибуны и обратился к преторианцам и народу с речью, в которой сравнил себя с Александром Великим, победителем персов, на том основании, что сам он победил парфян, чему доказательством был сопровождающий его молодой заложник.