Мессалина
Шрифт:
— Он бывает здесь?
— Кажется, я его тут видел. Но почему ты меня о нем спрашиваешь?
— Просто из любопытства. Он знаком с моим отцом, вот я и вспомнила.
Он бросил на нее пронизывающий взгляд и, отпустив ее руку, проговорил:
— Мне нужно в парильню, смыть масло.
— Я пойду с тобой, — объявила Мессалина.
Они вошли в круглый зал с куполом, который поддерживали пилястры. В центре зала стояло нечто вроде низенькой башенки, от которой кругами расходились мраморные ступени. Из открытой верхушки башни, заделанной решеткой, выбивались клубы пара, образуемые кипящей в башенном стволе водой. Мессалина не могла разглядеть архитектуру зала: заволакивающий все помещение пар был таким густым, что с трудом можно было
Саббио, таким образом, ничего не оставалось, как самому чистить свое тело скребницей. Тем временем Мессалина, подвязав на затылке волосы и смазав тело благовониями, окунулась в один из бассейнов, не спуская при этом глаз со своего спутника. Влажный пар почти изолировал их друг от друга, хотя они чувствовали, что рядом движутся люди, и иногда различали их смутные силуэты. Выйдя из бассейна, мокрая и благоухающая Мессалина увидела, какие смешные гримасы делает Саббио, пытаясь очистить себе спину и бедра, и расхохоталась.
— Хочешь, я помогу тебе? — предложила она.
Он смущенно взглянул на нее и вполголоса сказал:
— Не годится мужчине пользоваться услугами девушки, да еще не просто свободной, а в некотором роде его госпожи.
— Какое это имеет значение? Нас тут почти не видно!
Она взяла у него скребницу и начала очищать ему спину, левой рукой касаясь его блестящей кожи. Эти прикосновения разгорячили ее, и, когда она опустилась на колени, чтобы потереть крепкие мускулистые ягодицы Саббио, волнующее желание охватило ее. Подойдя к нему спереди, она убедилась, что такое же желание владеет и им. Он покраснел, а она, смеясь, проговорила:
— Без сомнения, Саббио, здешняя жара тебя возбуждает.
— Если все дело в жаре, то мне достаточно будет пойти во фригидарий и окунуться в прохладный бассейн, — сказал он.
— А разве дело не в этом?
Не переставая заигрывать с ним, она принялась скрести ему бедра и живот, то и дело касаясь набухшего члена.
Когда она распрямилась перед Саббио, с насмешливой улыбкой на губах, он уже не мог долее владеть собой. С силой, показавшейся девушке восхитительной, он резко привлек ее к себе и прижал ее тело к своему. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами и продолжала смотреть, когда он взял ее губы в свои. С нарастающим волнением она ощущала руки молодого человека, обжигающие ей спину, его твердый член между их тесно соприкасающимися животами.
Он повлек ее к мраморной скамейке, стоящей между двумя бассейнами, и она подумала, что приличия ради не стоит слишком уж легко сдаваться.
— Саббио, — прошептала она, — что ты собираешься делать?
— Принести жертву Венере, иначе, мне кажется, я опорочил бы твою красоту, совершив возлияние на бесчувственный мрамор.
— Но мы в общественном месте…
— Здесь такой густой пар именно для того, чтобы благоприятствовать любви, и никто не видит в этом ничего дурного, — уверил ее Саббио.
Мессалина, полусидевшая, раздвинув ноги, на скамейке, ничего не успела сказать: он проник в нее — она даже не заметила как. Она закрыла глаза и, совершенно забыв, где они находятся, жадно ловила каждый миг наслаждения. Он зажал ее рот своим, заглушив стоны сладострастия, вырывавшиеся из затопленной любовью Мессалины.
— Не могу больше! — воскликнула она, истекая потом, когда он отстранился от нее. — Пойду окунусь в теплую воду.
Саббио с чувством некоторого облегчения двинулся за ней. Только что он видел ее озаренное экстазом лицо, и внезапно появившаяся в ее поведении непринужденность удивляла его, но он не показывал этого. Он ласкал взглядом красивый изгиб ее спины, высокую круглую попку, тонкие стройные ноги. Она не раз пробуждала в нем желание, когда он видел ее в отцовском доме, но он не осмеливался даже помыслить о том, что однажды она отдастся ему; он все еще спрашивал себя, не приснились ли ему те минуты, которые он только что пережил.
Внезапно повернувшись, Мессалина спросила:
— А что ты делал до службы в нашем доме?
— Я жил у Симона. Это он отпустил меня на волю.
— Кто этот Симон? У него не римское имя.
— Он самаритянин, долго жил на Востоке, в Палестине и в Египте, прежде чем обосновался в Риме. Здесь он снискал себе громкую славу. Он уверяет, что познакомился с галилеянами, которые тайно поклоняются божеству в облике осла, — говорят, что оно способно воскрешать мертвых. Потом он отправился в Египет, где был приобщен к мудрости египтян в одном мемфисском храме, а потом приехал на Кипр и там купил меня как раба.
— Почему он тебя освободил?
— Думаю, за заслуги, которые я ему оказывал тем, что хорошо управлял его имуществом.
— Ты был его любовником?
— Был и долго, — признался Саббио. — Потом он увлекся одним мальчиком, совсем молоденьким, он ведь любит только подростков. Отчасти поэтому он меня отпустил.
— А он богат?
— Очень.
Они остановились возле теплого бассейна. Мессалина пошла к воде, а Саббио лег на бок возле самого края, опершись на локоть.
— Каким образом он разбогател? — спросила Мессалина, медленно погружаясь в воду, которая доходила ей уже до груди.
— Можно сказать, благодаря своим способностям.
— И что это за способности?
— Он умеет предсказывать будущее, поскольку владеет разными способами гадания, и потом, он может творить настоящие чудеса… Даже летать и ходить по воде.
— Ты видел, как он летает?
— Я — нет, но некоторые уверяют, что видели.
— Где он живет?
— Возле Аппиевой дороги, неподалеку от гробницы Цецилии Метеллы.
— Почему ты покинул его, когда он тебя освободил?
— Из-за Елены. Это жена Симона. Она красива, как богиня, а он предлагает ее своим гостям, словно простую рабыню. Я был в нее влюблен.
— Она действительно так хороша?
— Пока я не увидел тебя, я считал, что она самая красивая женщина на свете.
— А теперь?
— Теперь мне кажется, что в ней нет ничего особенного.
Ответ польстил Мессалине, и она рассмеялась. Отплыв, она стала медленно возвращаться.
— Почему же ты ушел от Симона, если был влюблен в его жену? — спросила Мессалина, восстанавливая нить разговора.
— Пока я был рабом, я не мог уйти и был вынужден страдать, видя, как ею обладают все мужчины, приходящие к Симону. За это они хорошо ему платили. Став свободным, я пожелал удалиться, чтобы не сносить больше такое положение. Кстати, я во всем признался Симону, который поначалу ответил, что позволит мне вкусить ядовитых прелестей Елены. Но он уточнил: с условием, что я не сделаюсь ее Парисом, иначе говоря, чтобы я и помыслить не смел о похищении Елены, как поступил царевич-пастух Парис с Прекрасной Еленой, о которой Симон утверждал, что его жена — это ее перевоплощение. Я бы, конечно, попытался это сделать, но однажды я не смог сдержать себя и бросился на человека, который, заплатив Симону, позволил себе ударить ее. После этого случая Симон сказал, чтобы я больше никогда не появлялся в его доме. Но я не могу обижаться на него, он все же был добр со мной.