Месть и любовь
Шрифт:
Сэр Арчибальд, уловив оттенок смущения в голосе дочери, выразительно посмотрел на нее поверх тарелки с супом:
– Знаю, знаю, Генриетта. Знаю, что ты хочешь мне сказать. Я вижу, что ты все еще носишь траур по брату. Но я подумал, что ты не откажешься побывать на этом небольшом, без всяких претензий вечере. Я так и сказал леди Мелбери, что ты скромная девочка и не любишь больших и шумных сборищ. Потому-то я и принял ее приглашение. – Видя, что дочь не проронила ни слова, он продолжил строгим голосом: – Ты слишком много времени проводишь дома, Генриетта. Должно быть, это тебя ничуть не беспокоит. Но ты должна понимать, что такое поведение
Таким образом, он решил, что выложил ей все аргументы, с которыми, по его мнению, она не могла не считаться. Удовлетворенный этим разговором, он вернулся к прерванному ленчу.
Хэтти со всей ясностью осознала безвыходность своего положения. Похоже, ей не оставалось ничего другого, как не перечить отцу.
– Это очень любезно со стороны леди Мелбери, папа. Я буду рада побывать на ее вечеринке. Но только на этой вечеринке.
Правда, произнося эти слова, она сомневалась, что сэр Арчибальд вообще слушает ее. В этом она не ошиблась.
Теперь ей нужно было предупредить сэра Гарри и мистера Скаддимора, что она не сможет присоединиться к ним в Блер-хаусе. Для этого она воспользовалась помощью Милли. Вручив ей послание для своих друзей, она отправила ее к Потсону на Томпсон-стрит. Потом уселась в спальне перед камином. Подперев руками подбородок, она принялась обдумывать это неожиданно возникшее недоразумение. Оснований для волнения у нее было предостаточно. То, что ей предстояло отправиться не куда-нибудь, а в дом лорда Мелбери, близкого друга сэра Арчибальда и такого же сухаря, как он сам, в данном случае ничего не значило: ведь там собирались устраивать не политический митинг, а светский вечер. Следовательно, на нем, несомненно, могли оказаться те леди и джентльмены, с которыми она встречалась в других местах за минувшие четыре месяца.
От ощущения полной безнадежности Хэтти была готова завыть в голос, как вдруг она увидела Милли, указывавшую Доби, их привратнику, куда ставить два ведра с горячей водой для ванны. Через несколько минут она уже сидела в медной ванне и думала, думала, думала…
– Просто ума не приложу, что делать, – сказала она горничной, хлопотавшей вокруг нее с полотенцами. – Мне совсем нечего надеть. Из всех платьев я уже давно выросла.
Она перешагнула через край ванны и взяла от Милли полотенце.
– Сколько раз вы говорили мне, – попыталась вразумить ее Милли, – что лорд Гарри никогда не теряет спокойствия и хладнокровия, ни при каких обстоятельствах. Не понимаю, что мешает мисс Хэтти вести себя точно так же? – Она замолкла на минуту и внимательно посмотрела на голову своей госпожи, ее пышные белокурые волосы. – Вы же сами без конца подтрунивали над лордом Гарри, мисс Хэтти. Вы говорили, что он отвратительно одет, что у него препротивные напомаженные волосы и все такое. Так чего же вы так волнуетесь теперь? Неужели вы боитесь, что знатные леди и джентльмены при виде вас не станут кричать в восторге: «Ах, до чего же она замечательная, эта мисс Генриетта Ролланд!»
Вечером того же дня, без нескольких минут восемь, успокоившаяся Хэтти последний раз взглянула на себя в зеркало и чуть громко не расхохоталась. Из зеркала на нее смотрело настоящее пугало. Ее замечательные светлые кудри были полностью закрыты глубоким, надвинутым на лоб, отделанным кружевом александрийским чепцом бледно-зеленого цвета. Можно было подумать, что под ним скрывается голова, на которой вообще отсутствуют волосы. На переносицу она посадила одолженные у повара очки. За их толстыми выпуклыми стеклами было почти невозможно разглядеть ее лучистых синих глаз. И это было еще не все. Чтобы убедить даже самого безразличного к моде человека в том, что мисс Ролланд не имеет о ней ни малейшего понятия и вообще лишена всяческого вкуса, она еще надела подходящее платье. Оно было подобрано в тон чепцу – такого же тошнотворного горохового оттенка, только чуть темнее. К достоинствам платья, несомненно, можно было отнести его длину. При такой длине туфли вовсе не нуждались в щетке.
Хэтти отвернулась от зеркала и сдвинула очки на нос.
– Тьфу-тьфу, со зрением и здоровьем у меня пока все в порядке. Так что, пожалуй, я их на время спрячу. Надену, когда уедет сэр Арчибальд. Ну чем не замечательный вид? Вот увидите, Милли, не успеет начаться вечеринка, как меня провозгласят вожаком бабуинов.
Конечно, сэр Арчибальд никогда не опустился бы до вульгарного сравнения собственной дочери с представителем обезьяньего племени, и все же ему показалось несколько странным, что Генриетта надела этот огромный чепец: «Не рановато ли ей носить такие вещи?»
Но она с невозмутимым видом заявила, что такой чепец – крик моды в этом сезоне. И хотя ему было по-прежнему трудно согласиться с ней, ее самоуверенный тон отбил у него охоту заниматься этим вопросом.
– Хорошо, Генриетта, – сказал он, – это не имеет особого значения. Все равно ты будешь лучше всех молодых леди. Ах да, дитя мое, вот что мне сообщил лорд Мелбери. Тебе не придется слушать оглушительное сопрано, о котором я тебе говорил. Оказывается, они решили устроить обыкновенную вечеринку с картами. По-моему, это как раз для тебя. Поднатореешь в игре.
Если бы можно было шлепнуть его по уху за такие слова, Хэтти непременно сделала бы это. «О Боже, – подумала она, – новые заботы». Она предпочла бы лучше до бесконечности слушать самое оглушительное сопрано. Пение, во всяком случае, отвлекало бы внимание людей от нее.
Когда Джон, их грум, помогал ей устроиться в экипаже, она тихо бормотала какие-то заклинания, моля Всевышнего о том, чтобы вечер у леди Мелбери прошел в узком кругу. Она бы даже согласилась с тем, чтобы там собрались все политики до единого, лишь бы не было особо важных персон. Тогда по крайней мере ей не пришлось бы заниматься светской болтовней. Она тяжко вздохнула, понимая, что все будет, увы, совсем не так.
Тем временем экипаж остановился у городского особняка Мелбери, и Хэтти вылезла из коляски с видом молодой леди умирающей от нетерпения вкусить все прелести бала. Остановившись на ступеньках у парадной двери, она подождала, пока экипаж с сэром Арчибальдом не покатил дальше по мощенной булыжником улице. Затем осторожно вынула из ридикюля очки и приладила их на носу, в самом что ни на есть неподходящем месте.
Вздохнув поглубже и скосив глаза, она с силой стукнула кольцом на двери.
На стук почти тотчас вышел Хиггинс, дворецкий Мелбери, вышколенный человек с манерами лорда и проницательными глазами. При виде столь невзрачной особы у него брезгливо дернулись ноздри, однако он не подал виду, и голос его прозвучал совершенно бесстрастно. Точно так и сам он внешне выглядел невозмутимо-равнодушным.