Месть и прощение (сборник)
Шрифт:
– Есть ли свидетельства о том, что за три столетия кому-либо случалось упасть в этот колодец?
– Нет.
– Представляет ли этот колодец опасность?
– Ну, не знаю. Понятно, что он глубокий. Уровень грунтовых вод находится на глубине десяти метров, к тому же воды в колодце в тот момент было мало. Столь глубокая дыра в случае падения представляет смертельную опасность.
– Мог ли кто-то столкнуть туда покойную?
– Это вполне возможно, ведь край колодца совсем невысокий, сантиметров шестьдесят. Как раз по колено. На бортик садятся, когда берут воду из колодца.
– Это означает, что Моисетта Барбарен, присев на край колодца, могла потерять равновесие и упасть туда.
– Именно так.
Прокурор встал, воздев вверх указательный палец:
– Это означает, господин судья, что достаточно одного толчка, чтобы кто-либо – он или она – мог упасть в колодец.
– Возможно, – согласился эксперт.
– И, стало быть, колодец является идеальным средством, чтобы избавиться от кого-либо…
– Это так.
– …и позволяет замаскировать убийство под несчастный случай.
У Фабьена Жербье вновь пробудилась надежда. Наконец-то прокурор очнулся и начал исполнять свои обязанности: он выдвигал обвинение, приводил доводы.
Прокурор продолжал:
– Таким образом, несложно выдать преднамеренное убийство за случайное падение. Конечно, при том условии, что имеется мотив преступления… чего на данный момент у нас нет, и вы, господин эксперт, также не можете нам его подсказать.
Эксперт с улыбкой кивнул. Представители закона благосклонно посмотрели на Лили, стремясь успокоить ее на случай, если она вдруг встревожилась.
Фабьен Жербье сжал кулаки – попустительство очевидно нарастало. Они заранее объявляли Лили Барбарен невиновной. Чаша его терпения переполнилась, он встал и обратился к присутствующим:
– Но как вы объясните тот факт, что Моисетта, с самого детства знавшая про этот жуткий колодец, не остереглась?
Лили, по-птичьи встрепенувшись, бросила на Фабьена обеспокоенный взгляд, потом ее зрачки налились убийственным ледяным светом, в котором начисто растворилась былая невинная безмятежность. Фабьен видел это совершенно ясно.
– Вы только посмотрите на нее! – выкрикнул он. – Вы видите, она перестала разыгрывать любезную старушку.
Взгляды присутствующих устремились на Лили Барбарен, которая вновь обрела свой обычный облик почтенной благонамеренной дамы. Затем судья гневно воскликнул:
– Но кто этот господин? Выведите его! Он вмешивается в работу суда.
Фабьен Жербье понял, что провалил дело. Его подвел взрывной характер. Теперь к его словам не будет доверия.
Его схватили под руки, сперва он машинально сопротивлялся, а потом позволил вывести себя из зала.
Может, он сошел с ума, но когда судебные приставы волокли его мимо скамьи подсудимых, ему привиделось, что губы Лили Барбарен дрогнули в насмешливом оскале.
Моисетта была неумолима: после встречи, на которой Лили сообщила, что сестра, поскольку они близнецы, вероятно, тоже бесплодна, она отказывалась с ней видеться, даже в доме родителей. Ссора приобрела официальный характер.
Лили, по своей деликатности, никому не стала говорить о стычке, которая обусловила их разрыв, она была убеждена, что лишь боль сделала сестру такой бестактной, несправедливой, непримиримой. Она-то хотела обнять ее, успокоить, заверить, что та сможет осуществить свои мечты и не рожая детей, они с Полем были уверены, что это возможно, но, уважая остроту страдания Моисетты, Лили решила ждать.
В мозгу Моисетты постоянно звенел тревожный звонок. Все время настороже, как дикий зверь, который десять раз оглянется вокруг, прежде чем напиться из ручья, она с дрожью встречала чужие взгляды, опасаясь, что кто-то может проникнуть в ее секрет, буквально принюхиваясь к тем, кто приближался к ней, особенно к женщинам, с их тонким обонянием и обостренным чутьем. Но рядом с мужчинами ее сексуальность усиливалась, усугубленная страхом, подстегиваемая тревогой, и Моисетта множила любовников, движимая скорее отчаянием, чем желанием.
Поглощенная исключительно собой, она не замечала, что муж все больше времени проводит в разъездах, участвует в каких-то семинарах – это он-то, беззаботный рантье! – и все реже заключает ее в свои объятия. Питая к нему презрение, она была уверена, что он никуда не денется.
Телефонный звонок поколебал эту уверенность. В трубке раздался воркующий и фривольный женский голос, услышав Моисетту, женщина тотчас повесила трубку. Моисетта перезвонила, и после ее «алло» на линии воцарилась паническая тишина.
Она едва не грохнула телефон об пол. «Он не только завел любовницу, – подумала она, – но эта глупая сучка даже не в состоянии притвориться, что ошиблась номером!»
В следующие дни она пригляделась к мужу, на которого прежде почти не обращала внимания. Он сбросил лишний вес, поменял парфюм, стал иначе одеваться. Весь день напролет он насвистывал.
Она пришла в уныние: Ксавье явно был счастлив!
Потом Моисетта глянула на себя в зеркало: она тоже изменилась. Лицо поплыло, в уголках рта залегли горькие складки, хмурые брови сдвинулись, потухший взгляд больше не излучал свет. Потрогав шею, грудь, бедра, она обнаружила, что кожа истончилась, тело стало костлявым, иссохшим, будто его снедала внутренняя ярость.
Осознав катастрофу, она сразу вошла в новую роль – роль жертвы. Целую неделю Моисетта собирала доказательства, что Ксавье наставляет ей рога, подчищая те факты, что указывали на ее собственные проделки. Она наняла частного детектива и затем через месяц, вооружившись собранным досье, со слезами на глазах внезапно нагрянула к родителям, чтобы сообщить о постигшем ее несчастье и обмане.
Барбарены реагировали в соответствии с ее ожиданиями: они хором поддержали ее, когда прозвучало слово «развод».