Месть обреченного
Шрифт:
Ольгушка застонала и открыла глаза.
Увидев меня, она слабо улыбнулась и попыталась что-то сказать. – Помолчи, ради Бога! Тебе нельзя говорить…
Евдокия Ивановна не очень умело, но щедро наматывала бинт на тело жены.
– Потерпи, потерпи, моя девочка…
Рана была не из легких. В таких случаях уповают только на большую удачу…
Сцепив зубы до скрежета, я поторопился отвернуться и встал.
– И тебя зацепило? – спросила Евдокия Ивановна, тронув меня за рукав.
Я посмотрел на свою окровавленную
Немного пощипывало в левом предплечье, наверное оцарапанном пулей, но все это было не в счет.
– Где?.. – обратился я сквозь зубы к Евдокии Ивановне. – Там…
Она поняла она, о чем идет речь, и показала на приоткрытую дверь спальни; в ее поблекших от старости глазах вдруг промелькнул испуг.
Последнего из ликвидаторов я буквально разорвал на части.
Зрелище, представшее передо мной, было не для слабонервных, но я лишь плюнул на его останки, сожалея, что он уже недосягаем для моей мести.
– Вызови "скорую"… – робко прошелестела за спиной Евдокия Ивановна.
И только после этих слов я очнулся окончательно.
Какую "скорую"?! Как говорится, дай Бог, чтобы она прибыла через час, а тут каждая минута дорога. – Ждите… – принял я решение.
И, запихнув сзади за пояс пистолет, выбежал на улицу.
Наверное, мой вид внушал встречающимся на пути людям ужас, потому что они шарахались от меня, как от прокаженного.
Но мне на это было наплевать.
Одна мысль билась в пустой и звонкой, словно бубен, голове – машина. Мне нужна машина. Срочно, немедленно!
"БМВ" стоял на прежнем месте. Но уже с работающим мотором.
Однако водитель, тот самый тип в спортивном костюме, торчал в развилке старой липы, пытаясь рассмотреть, что творится на нашем подворье.
Это ему плохо удавалось, и он, вполголоса матерясь, старался забраться повыше, что при его комплекции было делом нелегким. – Слазь,– сказал я хриплым от бешенства голосом. И продемонстрировал ему пистолет. От неожиданности он на какое-то время оцепенел. – Быстрее, ну! Он беззвучно зевнул, пытаясь что-то сказать, но так и не проронил ни слова. – И не дергайся, сука, иначе, пока долетишь до земли, все свое дерьмо расплескаешь.
Заслышав щелчок предохранителя, водитель мешком сполз на землю. – К машине! – скомандовал я.
Я обыскал его и отобрал американский револьвер полицейской модели – курносую железку с укороченным дулом. – Открой багажник, – приказал я водителю. Он повиновался. – Повернись кругом. А теперь покемарь… до поры до времени. Ты мне пока не нужен.
С этими словами я, особо не церемонясь, треснул его по башке рукояткой револьвера, запихнул в багажник и закрыл на замок.
Теперь ему был обеспечен спокойный сон по меньшей мере часа на три…
Пока мы – Евдокия Ивановна, Андрейка и я – везли Ольгушку в больницу, она была без сознания.
И только когда ее уложили на каталку, чтобы увезти в операционную, жена очнулась и, поманив меня взглядом, прошептала на ухо: – Это я виновата. Я… Ты предупреждал. Я не послушалась… – Пожалуйста, не говори ничего. Тебе нельзя.
Но она продолжала шептать – словно боялась, что больше никогда меня не увидит: – Я звонила двоюродной сестре… Они знают ее адрес. – Выбрось это из головы. Все будет нормально. Поверь мне. – Мне так хотелось… с кем-то поделиться… своей радостью. Прости…
– Не думай об этом, любимая. Главное – ты должна жить. Держись. Без тебя я просто пропаду. Нет, не так! Без тебя мы пропадем: я и Андрейка. Держись!
Меня едва не силком оттащили от каталки, и дверь операционной закрылась. Совершенно отупевший от горя, я прижал к себе Андрейку и уселся на стул рядом с поникшей Евдокией Ивановной.
За все это время сынишка не сказал ни слова, и только его большие светлые глазенки полнились невыплаканными слезами. Он вряд ли понимал, что случилось, но его детское сердечко чуяло беду…
Я не знаю, сколько прошло времени с тех пор, как началась операция. Мы сидели молча, отрешенные и несчастные.
Лишь один раз Евдокия Ивановна решилась нарушить мрачную, давящую тишину предоперационного покоя.
Она сказала, глядя куда-то в сторону: – Когда началась стрельба, Оля не выдержала и побежала к двери…
Евдокия Ивановна закрыла лицо морщинистыми натруженными руками.
– Господи, она так страшно кричала… Тот мужчина пытался ее остановить, но Оля вырвалась, и тогда… он выстрелил.
В этот момент я опять пожалел, что последний ликвидатор так быстро умер…
Хирург, уже немолодой лысоватый мужчина с солидным брюшком, был немногословен:
– Трудно что-либо сказать с полной уверенностью… Будем надеяться…
Он вышел из операционной первым, и сразу же начал торопливо раскуривать сигарету. – Она будет жить?
Мой голос был слабым и дрожащим. – Фифти-фифти…
Хирург угрюмо поднял на меня усталые глаза. – Даст Бог… – сказал он не очень уверенно.
Я понял. Пятьдесят на пятьдесят. Все зависит от того, сколько лет жизни ей отмерено судьбой.
Но, к сожалению, я не могу здесь оставаться и ждать какого бы то ни было конца. Встреча с соответствующими органами, которые конечно же начнут расследование, не могла принести мне ничего хорошего.
Тем более, что я жил под чужой фамилией и с поддельными документами.
Крепко поцеловав сынишку, я поставил его на пол и обратился к Евдокии Ивановне: – Я уезжаю. Я должен уехать. Мне нужно разобраться… кое с кем. – Может, не надо? Господь им судья…
– Нет, надо! Иначе нас никогда не оставят в покое. И никакой Господь нам тогда не поможет. Это не люди, это…