Месть обреченного
Шрифт:
– Были слухи… – сказал Палыч. – Еще в мою бытность. Но тогда все на уровне слухов и осталось. А сейчас, видать, здорово прижало, коль решили создавать такую структуру. – Еще как прижало. Мне ли вам об этом говорить. Палыч согласно кивнул и задумался. – Да, тебе не позавидуешь… – сказал он некоторое время спустя.
– Вот именно. Самый лучший вариант в сложившейся ситуации – толочь воду в ступе. Так что времени у меня может быть сколько угодно.
– Сомневаюсь. На тебя это совсем не похоже. Но с другой стороны…
– Если я где-нибудь выпячусь, – подхватил я его мысль, – то тогда вообще могу освободиться от всех земных дел.
Палыч внимательно посмотрел на меня и сокрушенно покачал седой головой.
– Не нравится мне… э-э… твое настроение. Неужели все сейчас обстоит так плохо?
– Архигнусно. Лучшие кадры, настоящие профессионалы, уходят, а на смену им такое дерьмо плывет, что диву даешься.
– И при мне такое было. Правда, гораздо реже. – Было, но все-таки… Сейчас в этом деле творится вселенский бардак. – Это точно…
– Многие поступают на службу в милицию (нередко за взятки) только по причине полной несостоятельности и непригодности к другому роду занятий, где требуется отсутствие лени, ум, порядочность и другие качества, присущие истинным представителям рода человеческого. А для таких, как они, все это – пустой звук.
– В мои времена тоже были всякие. – Да, но большинство работало на совесть. Даже я это еще помню. – Не все.
– Согласен. Некоторые шмонали потихоньку пьяниц, кто-то обкладывал данью карманников и содержателей тайных притонов, могли за небольшую мзду закрыть глаза и на кое-что похуже… Но таких не только простые люди, но и мы называли "мусорами", и век их в органах был почти всегда короток. – Пожалуй, в этом ты прав.
От воспоминаний Палыч даже помолодел.
– Было, было… – сказал он мечтательно.
– А как сейчас власть предержащие? – решил сменить я тему разговора. – Что там у вас в исполкоме? – Замнем для ясности… На лице Палыча явственно проступило омерзение.
– К сожалению, деваться мне некуда, а то давно бы ушел, – продолжил он. – Но пенсии едва хватает на хлеб насущный. И не могу бездельничать.
– Значит, и у вас, как везде: полное разложение с уклоном в не поддающийся излечению маразм, – резюмировал я свой плач в жилетку и отважился опрокинуть в рот еще одну рюмку супернастойки. – Ваше здоровье…
Уходил я домой за полночь. Разогретый воспоминаниями, которым мы предавались весь вечер, Иван Палыч на прощанье чуть не прослезился.
Уже в конце проулка, у поворота, я обернулся.
Он стоял прислонившись к забору и в свете уличного фонаря казался бездомным нищим, подсчитывающим подаяние. В его согбенной фигуре мне почудилось такое отчаяние, что я едва не повернул обратно.
Хреново остаться на старости лет бобылем. Впрочем, нередко старики и в большой семье испытывают такое же одиночество, как Робинзон на необитаемом острове. Отработанный материал, подумал я с горечью. Сволочная, все-таки, штука, эта короткая, и в то же самое время мучительно длинная жизнь…
Палыч поднял голову, помахал мне рукой и скрылся за калиткой.
Тяжело вздохнув, я продолжил свой путь. Настроение вдруг опустилось ниже нулевой отметки.
Меня уже не волновало мое завтра, потому что я точно знал – в конце моих жизненных коллизий и скитаний высится такой же забор с фонарем и скрипучая калитка в никуда…
Киллер
Сидора я нашел в прескверном расположении духа.
Увидев меня, он вначале обрадовался и поторопился накрыть стол. Накрыть стол, конечно, сильно сказано. Сидор достал из холодильника бутылку кефира, какие-то консервы и добавил к этому "изобилию" кусок зачерствевшего батона.
Затем, завалившись на диван, он с мученическим выражением принялся разглядывать потолок. Его длинные дон-кихотовские ноги на диване не помещались, потому он положил их на журнальный столик.
Квартира, некогда блистающая чистотой и военным порядком, теперь была запущена и поражала обилием пыли во всех видимых и невидимых местах. На полу валялись апельсиновые корки, пивные пробки, окурки и еще черт знает что.
Из-под подушки, на которой покоилась взлохмаченная голова "сеньора Сидорио", как его прозвали "солдаты удачи" в Южной Америке, выглядывала рукоять пистолета. А на спинке стула я заметил едва прикрытую шмотьем наплечную кобуру. – Что у тебя стряслось? – спросил он спустя какое-то время.
И обратил на меня свой потухший взгляд. – Мне кажется, этот вопрос не менее уместен и с моей стороны, – заметил я.
И с осуждением нарисовал пальцем на покрытой толстым слоем пыли книжной полке замысловатый вензель. – Я в осаде, – заявил Сидор. – Это что-то новое… – Меня обложили, как сурка в норе. – Кто? – Наши общие знакомые. Те, которых ты мочил в баре гостиницы. – А-а… Серьезные парни. – Надо было нам валить их всех подряд. – Скажи спасибо, что мы тогда ноги унесли подобру-поздорову.
– Уж лучше бы они меня тогда грохнули, чем сейчас изображать зайца, замордованного легавыми псами. спасибо Сидор с отвращением сплюнул.
– Значит, твоя квартира "засвечена"? – Пока нет. – Точно знаешь? – Я встревожился. – Уверен на все сто. – И на чем основана твоя уверенность? – На прежнем опыте. Я что, салабон!? – Будем надеяться… – Говорю тебе, все тип-топ. Я зачистил свои следы до блеска. – А где они тебя вычислили?
– В центре города, куда я, дурак, сунулся, чтобы пообщаться с девочками. Мне, видите ли, местный контингент надоел. Осел хренов! У-у!
Он постучал себя кулаком по лбу.
– Ну, и чем закончилась эта встреча с нашими общими знакомыми?
– А как ты думаешь?
– Если передо мною ты, а не твой призрак…
Сидор несколько оживился. Его глаза весело блеснули.
– Считай, что ты угадал. – Он довольно осклабился. – Но махаться мне пришлось, как никогда прежде. Бля буду! – Значит, повеселился всласть? – Ну…
– Без последствий?
– Почти. Отделался довольно легко: несколько синяков и царапин, да в одном месте ножом проткнули шкуру. Всего-то.