Месть в конверте

Незнанский Фридрих Евсеевич

Госпожа Суворова была настроена довольно агрессивно:

— Мы этого дела не оставим, так и знайте. Мой муж ни в чем не виноват, и мы намерены это доказать, в какие бы инстанции ни пришлось для этого обратиться, хоть в Организацию Объединенных Наций. А то, что произошло с моим мужем и с Валентином Давыдовым, есть не что иное, как попытка реставрации сталинизма, попытка возрождения диктатуры в России.

Было ясно, что этот текст она повторяет — с незначительными вариациями — не в первый и не во второй раз, а еще чувствовалась в ней — в ее интонациях,

в голосе, выражении глаз — какая-то затаенная зверская усталость, проступавшая через весь ее напор.

— Позвольте узнать, кто это «мы»?

— Мы — это родственники пострадавших. Мы — это Московская Хельсинкская группа. Мы — это все мыслящие и чувствующие люди России, это все свободные люди всего мира.

«В газете работает», — подумал Поремский.

— Вы знакомы с Дмитрием Давыдовым?

— Конечно! Дима очень активно участвует во всех наших делах, обеспечивает связи с западной общественностью, поскольку сам живет на Западе.

— Его мать говорила, что он, наоборот, разочаровался и отстранился.

— Ни в коем случае! Он просто бережет мать, не хочет ее лишний раз волновать. Аня и так… ну неважно. «Разочаровался» — безусловно, и это еще мягко сказано. А вот «отстранился» — никогда!

— Когда Дмитрий в последний раз приезжал в Москву?

— А почему вы спрашиваете?

— Ответьте, пожалуйста. Или это секрет?

— Да нет… приезжал он… месяца четыре назад.

— А в последнюю неделю он не собирался в Россию?

— Н-н-насколько я знаю, нет.

— С этим ясно, спасибо. Светлана Аркадьевна, расскажите, пожалуйста, про Евгения Ивановича и Георгия Федоровича.

— О-о-о, а вы хорошо подготовились, на пятерку! Сразу видно, что выжали из бедной Анечки все, что смогли. Признайтесь, вас ведь именно это и интересует больше всего, а судьба наших мужей — так, чтоб разговор поддержать.

— Светлана, ну зачем вы так. — Владимира задело за живое. — Я ведь тоже человек, и даже надеюсь, довольно порядочный. Мне глубоко противна вся эта история, и я всецело на вашей стороне, так же как и вся наша команда, поверьте мне. Правда, сейчас от нас мало что зависит, потому что мы действительно — вы правы — расследуем другое дело.

— Извините, я не хотела, — взяла себя в руки Светлана. — Так какое дело вы расследуете?

— Об убийстве Евгения Ивановича Смирнова, генерала ФСБ, — зачем-то бухнул Поремский и тут же горько пожалел.

— Что-о-о?! Убийство? — Глаз Светланы вспыхнул недобрым огнем. — Я правда кое-что слышала про какие-то взрывы… но не знала, что жертва — это наш «друг» Евгений Иванович!

— Ну-у…

— Значит, теперь вы ищете, кто бы мог желать ему смерти. Но я вас разочарую. Никто из нас его не убивал — и я вам скажу почему. Евгений Иванович — пешка, никто, пустое место. Давыдова и моего мужа репрессировал не Евгений Иванович, а система, а с системой нужно бороться иными методами. И мы это делаем.

Раздался звонок в дверь.

— Извините. Это пришла мама. У вас ко мне еще что-нибудь?

— Нет, спасибо, Светлана.

Поремский

уже был в прихожей, где Суворова представила его своей матери — бойкой старушке. Был бы на его месте Александр Борисович, он узнал бы ее сразу.

— Всего доброго. Я думаю, мы не прощаемся, — проговорил Владимир и был таков.

— Шеф, здесь что-то не так. — Поремский взволнованно расхаживал по кабинету Турецкого. — Больно уж она, эта Светлана… ну боевитая, что ли.

— Мы проверили компьютер Шереметьева, а также справились на железной дороге. Давыдов-младший в Россию не приезжал уже четыре месяца.

— Ну да, так она мне и сказала.

— Володь, а может быть, это она сама?

— Суворова?

— А почему бы и нет? Кто сказал, что убийца должен быть обязательно мужчина?

— У вас же есть показания свидетельницы.

— Ну это, конечно, да, с одной стороны. Свидетельница, да… Госпожа Арье, Людмила Иосифовна.

— Кто?! — подскочил Поремский. — Как вы сказали? Людмила Иосифовна?

— Ну да, а что?

— Это же мать Светланы!

— Что-о?!

— Александр Борисович, тут что-то нечисто.

— Да, теперь я тоже начинаю так думать.

— Шеф, послушайте, — взволнованно зачастил Владимир, — это она принесла Смирнову пакет, а мать нарочно ее покрывает и рассказывает вам про убийцу-мужчину, чтоб пустить нас по ложному следу.

В дверь коротко стукнули, и в комнату ввалился Грязнов.

— Мальчики, я только что от Кости. Он сумел кое-что разузнать по каким-то своим хитрым каналам.

— Ну говори!

— Ваш Георгий Федорович — это генерал Георгий Федорович Жаворонков. Работал под началом нашего Смирнова. Курировал зарубежные контакты российских ученых.

— Ну это уже кое-что, — кивнул Турецкий, — теперь мы уже знаем фамилию.

— А где он сейчас? — поинтересовался Поремский. — И чем он занимается? И вообще кто он, что он?

Александр Борисович вопросительно посмотрел на Грязнова, на что тот едва заметно покачал головой.

— А вот это, мой дорогой друг, — широко улыбнулся Турецкий своему помощнику, — именно вам и предстоит узнать.

Глава тринадцатая

Первое совещание сотрудников Департамента науки и культуры новый начальник, генерал-лейтенант Смирнов, проводил не в своем кабинете — там шел ремонт и переоборудование в соответствии со вкусами нового хозяина, — а в небольшом «совещательном» зальчике, приютившемся за малоприметной дверью, расположенной в конце гигантского коридора.

Возникший за спинами одетых в штатское сотрудников, Смирнов, в великолепно сшитом генеральском мундире, при всех регалиях, стремительно пронесся через зал к некоему подобию трибуны для выступающих, сдвинутую в правую часть миниатюрной сцены. Холеный вид, безукоризненная прическа, рекламно-лучезарная улыбка и широкий, размашистый жест великодушного хозяина, оценившего и принявшего верноподданическое приветствие подчиненных: «Прошу садиться, коллеги!»