Месть в конверте
Шрифт:
Шутка начальника была воспринята так, как и положено подчиненным реагировать на начальственные добродушные остроты: легким оживлением и добродушными улыбками.
«Ну Евгений Иванович! И всегда-то был завзятым болтуном и демагогом, но сейчас уже, кажется, и самого себя превзошел! И льет, и льет… И все вроде бы складно и логично, а по сути дела до сих пор ведь не произнес ничего вразумительного. — Красиво поставленный, с выразительными модуляциями и оттенками сочный баритон Смирнова все больше и больше начинал раздражать Жаворонкова. — А по делу-то хоть что-нибудь будет сказано?»
Генерал Смирнов как будто бы услышал эту мысленную критическую реплику. На лицо его в одно мгновение наползла маска озабоченной вдумчивости и сосредоточенных размышлений. Тут же на глазах посерьезнили и сотрудники; долгий чиновничий опыт позволял мгновенно реагировать на эмоциональные перестройки начальства и безошибочно включаться в нужный тон и настроение.
— Ни для кого не секрет, дорогие друзья, что наше общество переживает сейчас сложный, я бы даже сказал, болезненный период. Давно назревавшие перемены и преобразования вырвались в определенный момент из-под контроля и, чего уж там греха таить, во многом пошли совсем не в том направлении, как это задумывалось. Широко и смело введенные в нашу жизнь новые демократические институты до сих пор еще не в полной мере справляются с возложенными на них задачами. И хотя, безусловно, на сегодняшний день ситуация более-менее стабилизировалась, последствия нескольких лет хаоса и разброда нам предстоит преодолевать еще достаточно долго. Существенным спадом, практически во всех отраслях, отмечено развитие нашей экономики, никак нельзя признать допустимым ослабление столь привычного для нашей страны политического веса на международной арене, не отрицая огромных достижений в борьбе с коррупцией и организованной преступностью, нельзя не сказать, что в этих областях еще работы — непочатый край.
«Ну а дальше, дальше-то что?» — Жаворонков поймал себя на том, что ожесточенно грызет пальцы: вдруг вернулась отвратительная детская привычка, которую ему вроде бы уже давным-давно удалось окончательно изжить.
— Разумеется, неблагополучие в обществе сказалось и на мироощущении наших сограждан. Многие прониклись черным пессимизмом, утратили жизненные координаты, разуверились в возможности в обозримое время достойно построить свою жизнь и жизнь своих семей. И для многих и многих решением проблемы стало казаться лишь одно: эмиграция. Сложилась нездоровая тенденция: свобода перемещения — одно из значительнейших завоеваний демократии, делающая наше общество действительно открытым и гуманным, — превращаясь в свободу перемещения лишь в одном направлении, подтачивает жизненные ресурсы государства, лишает его творческого и научного потенциала, лишает его — не побоюсь этого слова — будущего!
«О-го-го! Вон как! Это что же, значит, вновь „держать и не пущать“, что ли? И интересно, это собственные Женькины „размышлизмы“ или он просто „озвучивает“ намечающуюся где-то наверху новую политику?»
По части «держать и не пущать» генерал Смирнов слыл большим специалистом.
Даже в конце восьмидесятых — начале девяностых, когда ОВИРы уже всей страны пачками и без особых раздумий штамповали визы «на постоянное место жительства», ведомство, подчиненное Евгению Ивановичу, продолжало прежнюю, серьезную и вдумчивую работу. «Самуил Львович, а действительно ли Бергер Ирина Наумовна, приславшая вам вызов для воссоединения вашей семьи, является вашей троюродной тетей?» Безукоризненно вежливые — грубиянов и хамов Евгений Иванович не терпел — ледяные красотки из ОВИРа с садистским удовольствием выслушивали невразумительное бормотание бедного Самуила Львовича о родном брате, двоюродных сестрах, племянниках… А когда вдоволь натешивались своей полной властью над покрасневшим и вспотевшим заявителем, с понимающей улыбкой кивали и «сочувственно» изрекали: «Мы готовы рассмотреть вашу просьбу. Только, знаете ли, ни по советским, ни по законам любой другой страны в мире троюродная тетя членом семьи не является, так что придется вам найти в Израиле более близких родственников. Вот вы там что-то про брата говорили… Ах, брат уже двадцать лет как умер? Сочувствую, но, к сожалению, ничем не могу…»
Самуила Львовича и подобных ему, помурыжив раз пять-шесть, выпускали. А вот если кто-то, не дай бог, имел какой-то самый незначительный допуск… Тут дело и вообще было труба! Государственные секреты превыше всего! Через десять лет — пожалуйста!
На какие только ухищрения не приходилось идти людям, чтобы выскользнуть из железных объятий руководимой генералом Смирновым машины! Наиболее распространенным способом был обмен квартиры на другой город, другую республику, другой ОВИР. Обмен квартиры! Легко сказать! А сколько сил, нервов, времени, денег все это требовало!.. Во многих, ох во многих семьях в Тель-Авиве, Иерусалиме, Хайфе до сих пор еще, вероятно, с особой «теплотой» поминают элегантного, вежливого и артистичного Евгения Ивановича.
— Вполне допускаю, что у многих сейчас мелькнула мысль: «Как? О чем он говорит? Что же, вновь „железный занавес“, вновь отгороженность и закрытость от всего мира?» Нет, дорогие друзья, разумеется же нет! Жизнь, как говорится, а вернее, поется нашей замечательной певицей, невозможно повернуть назад. Да никто ее и не собирается поворачивать вспять. Но это не значит, что все мы, все наше общество и государство имеем право закрывать глаза на остроту и болезненность возникшей проблемы, спокойно мириться со сложившейся ситуацией, попустительски соглашаться с разворовыванием творческого потенциала нашей Родины, не пытаться сохранить и преумножить для будущих поколений величие и могущество нашей России.
«И опять словоблудие! А конкретней, конкретней, друг мой Женечка!»
— Да, друзья мои, нам сегодня, с нашей разворованной экономикой, с до предела ослабленной финансовой системой трудно, очень трудно противостоять «их сиятельству» баксу, особенно когда за аналогичную работу у нас и «там» конкретной творческой, научной личности вместо наших грошей этих самых баксов предлагаются десятки, а то и сотни тысяч. Что же, выходит, что «против лома нет приема»? Есть! К счастью, есть! И тут я еще раз с огромным удовольствием хочу обратиться к изученным мной материалам ваших последних работ. Ну, к примеру, конференция астрофизиков в Осло, или, скажем, семинар по молекулярной биологии в Токио, или, допустим, курс лекций по генетике в Штутгарте… Да что, собственно, я занимаюсь этим бессмысленным перечислением? Вы сами не хуже меня осведомлены о сути своих последних работ. А главное, что я хотел бы подчеркнуть — вывод, объединяющий все ваши отчеты: практически каждый из наших ученых получил выгодные и лестные предложения, от каждого требовалась закорючка на уже заготовленном контракте — и беспроблемная, обеспеченная, а по нашим, к сожалению, сегодняшним понятиям — так просто райско-миллионерская жизнь. Но ни один — ни один! — из наших соотечественников не купился на эти щедрые посулы! Что это? Наивное бессребреничество? Нерасчетливость? Пресловутое научное существование «вне мира сего»? Нет! Безусловно, нет! Патриотизм российского человека, гордость за свою страну, желание принести ей максимально возможную пользу… Вот в чем я вижу истинные мотивы поведения наших ученых! И, безусловно, моральный климат, созданный психологическим влиянием наших сотрудников, аура доверительности и доброжелательности сыграли тут непосредственную роль. Браво, коллеги!
Аплодисменты, прозвучавшие после этой тирады, вряд ли можно было назвать бурными. Но тем не менее они имели место, а на лицах сотрудников стало появляться выражение некоей самодовольной удовлетворенности.
«Черт возьми! Ну прямо-таки нашкодившие школяры, получившие вместо ожидаемой выволочки от классной руководительницы неожиданную похвалу. И это доблестные майоры, полковники и генералы службы безопасности? Впрочем, стоп, Жаворонков! Вот теперь ты уже действительно необъективен, а проще говоря — беспричинно злобствуешь. Женькина „тронная речь“ и в самом деле выстроена ловко, умело и дипломатично».
О дипломатических начинаниях Смирнова Жаворонков был достаточно наслышан. Депутатом Верховного совета своей республики он стал уже в первые годы своего назначения. Тогда это было довольно просто. Не быть депутатом руководитель такого ранга (шутка ли? — председатель республиканского комитета госбезопасности) просто не мог. Но политический климат менялся, выборы — если и не стали полностью свободными и открытыми — все-таки действительно стали походить на выборы, когда не из одного — одного, по старой советской традиции, ну а хотя бы одного — из полутора. И в этой новой реальности генерал Смирнов не только сохранил свои позиции, но и сумел возглавить какую-то там парламентскую секцию — разумеется, занимавшуюся правами человека, укреплением демократических преобразований в республике, ну и чего-то там подобного в этом же роде. Даже Беловежский обвал и распад Советского Союза сказался на карьере Смирнова далеко не сразу. Став неожиданно иностранным подданым, Евгений Иванович еще довольно долгое время продолжать заботиться о государственной безопасности нового независимого государства, к которому, формально уже, он не имел никакого отношения. Но, естественно, местные ребята не дремали. Нужен был хоть какой-то, хоть минимальнейший повод. Он, разумеется, нашелся.
— Нам, дорогие друзья, предстоит большая работа. Трудная работа, не скрою этого. Рассчитывать на то, что по мановению некоей волшебной палочки мы моментально сможем решить все свои проблемы, не приходится. И тем не менее я считаю, что мы можем смотреть в будущее с оптимизмом. Методы и приемы нашей деятельности намечены и апробированы. Совершенствовать их и развивать — в этом залог нашего успеха, в этом гарантия того, что мы сможем оказать посильный вклад в возрождение и становление новой могучей России.