Местечко Сегельфосс
Шрифт:
– Может ли она заведовать хозяйством? – спрашивает Антон.– У нас есть дача, там коровы и сепаратор. Это величайшая комедия: по вечерам, когда коровнице некуда спешить, она со сна чуть сама не валится в сепаратор, по утрам же, когда ей некогда, она крутит ручку, как угорелая, чтоб поскорее отделаться. Может, и Полина в таком же роде?
– Нет, – сказал Виллац.
Антон посмотрел на него и усмехнулся:
– Извини, что я слегка усмехнулся: ты делаешь некоторые вещи так же, как делал твой отец. Ты его копируешь.
Виллац собрался уходить. Антон выразил
– Если бы ты, например, пошел опять к господину Хольменгро, – сказал Виллац, – ты избавил бы меня от необходимости сидеть здесь и слушать твои грубости.
– Наверное, опять партитура?
– Да. Партитура.
– Вечная партитура, как сказала фрекен Марианна. Нет, во-первых, я не собираюсь сегодня к господину Хольменгро. Ты с такой готовностью отправляешь меня к ним, почему это? Потому что я насколько безвреден?
– Ты не совсем безвреден. Ты вредишь самому себе.
– На это то ты и надеешься. Знаешь что, я не чокнулся с тобой этим последним глотком ликера, я допью его один.
– Постыдись! Ведь ты мой гость.
– Нет, я не пойду сегодня сразу к господину Хольменгро, – продолжал Антон.
– Туда я пойду попозже, а сначала в другое место. Как зовут этого молодого господина, что был здесь?
– Ты спрашиваешь про Теодора? Теодор Иенсен, Теодор из Буа, лавочник.
– Отлично. Я обдумал и чувствую себя оскорбленным, что ты обошелся с ним так свысока. Что он тебе сделал?
– Ничего.
– Этот молодой человек – торговец, деловой человек, в некотором роде мой коллега, разумеется в меньшем и более узком масштабе. Я оскорблен за него, ты его не проводил.
– Нет.
– Почему?
– Потому что не хочу, чтоб он ко мне приходил.
– Ведь ты сам назвал его толковым человеком? Разумеется, он гораздо дельнее тебя. Человек, у которого есть почва под ногами. А ты ведь – ничто.
– Отсутствие коммерческого воспитания мешает мне ответить тебе, – сказал Виллац.– Ничто? Что за чушь! Это звучит странно, но даже и самый ничтожный человек – кое-что. Возьми, например, дельца, посредника: он покупает не для потребления, а для перепродажи с прибылью. Представь себе, что все люди начнут сами покупать все нужное для своего потребления, и посреднику конец. Так легко его устранить. Тебе и Теодору Иенсену конец. Вы и есть то ничто, о котором ты упомянул. Но все-таки кое-что вы собой представляете, вы, например, обладаете способностью одного пускать к себе в дом, а другого не пускать.
– Я пойду сделаю ему визит, – сказал Антон.– Извини, что я не слышал ни слова из твоего философского рассуждения. Ты, кажется, сказал, что обладаешь способностью не пускать в свой дом, кого хочешь? Это надо понимать вообще?
– Перестань говорить глупости.
– Если это относится к моему коллеге Иенсену, то относится и ко мне.
– Ты хочешь заставить меня вспылить? Этого ты хочешь? – спросил Виллац с особым ударением.
– Мне все равно, что бы ты ни сделал! – ответил Антон.– Выйдем вместе, нам немножко по пути. Я иду к моему коллеге. Пожалуйста, не воображай, что я раздумаю.
А Антон Кольдевин действительно пошел в Буа, будто бы за табаком, и имел долгую беседу с Теодором. Его познакомили с положением: Буа находится в состоянии раздела, здесь будут торговать две сестры и поверенный по делам, а сам Теодор открывает дело рядом, – все это, конечно, безумие и самоубийство, но неотвратимо. Антон был очень любезен с Теодором, а Теодор в свою очередь чуть не лопался от важности перед приезжими гостем.
Он собирается устроить осенний праздник, говорил он, пикник с музыкой и угощением на моем птичьем острове…
– У вас есть и птичий остров?
– О-о, мало ли что у него есть: тресковые промыслы, птичий остров, генеральная агентура «госенского» масла, театр…
– Подумайте, птичий остров! С гагарами, гагачьим пухом?
Теодор кивает: чудеснейший товар, первоклассный. Маленькая избенка на острове. Если б он осмелился питать надежду, что такой человек, как господин Кольдевин, согласится принять участие в празднике…
– Отчего же, спасибо, что невозможно. Подумать только, пикник на птичьем острове, да ведь это все равно, что молоть бриллианты на еду! Когда же это будет?
– Через несколько времени. Нельзя раньше осени, пока птицы не улетят с острова…
– Я спрошу фрекен Хольменгро, не поедет ли и она, – сказал Антон.
Впрочем, Антон Кольдевин сделал этот визит не только ради своего коллеги Теодора, но и ради его сестры, той, что служила камеристкой у консула Кольдевина в Вестландии. Надо же было Антону из вежливости навестить ее родных, но он не особенно распространялся на эту тему.
– Вам кланяется ваша сестра, – сказал он.
– Благодарю вас, – ответил Теодор, – она скоро приезжает, и тоже будет выбрасывать меня вон!
Антон отправился к господину Хольменгро и застал там Виллаца. Виллац пошел туда, а совсем не на кирпичный завод, к своей партитуре! Вот хитрая душа, черт знает! Антон больше не станет с ним считаться и уедет раньше срока! Виллац, конечно, мог бы сгладить впечатление, если б объяснился, но нет, он не объяснился; он мог бы сказать, что попробовал работать, как и было на самом деле, но ничего не вышло, он не сдвинулся с места и сегодня, как уже за много дней до того, поэтому пошел на люди, чтоб немножко освежиться. Он не сказал ни слова. Это было его английское кривляние – молчать. Антон от души презирал английское кривляние.
– Я был у купца Иенсена, – сказал Антон.– Он пригласил меня на праздник, который устраивает осенью на своем птичьем острове. Это наверное будет забавно, я принял приглашение. Я приеду опять и непременно буду.
«Отлично, значит, ты опять к нам приедешь! – мог бы сказать Виллац.
«Возьмите меня с собой на праздник! – могла бы сказать фрекен Марианна.
Никто из них не сказал ни слова.
– У адвоката тоже будет осенний праздник, – проговорила наконец фрекен Марианна.—Ты пойдешь, Виллац?