Место под солнцем
Шрифт:
— Рад тебя видеть. Проходи на кухню. Голоден? Я заходил к Хадидже, купил ее знаменитые лепешки с сыром. Уверен, ты не откажешься.
При воспоминании о лепешках с сыром, которыми Халиф угощал бывшего друга в ночь их встречи на крыше дома Тары, к горлу подкатила тошнота.
— Я не голоден. Выпью воды. Кофе ты, конечно же, подашь горячим, когда явится Ливий. И что-то мне подсказывает, что я его опередил.
Умар глянул на наручные часы.
— Как всегда. Ты лучше меня знаешь, как он любит опаздывать.
— Это точно. А сегодня и подавно не упустит возможности плюнуть мне в лицо.
— В другой
— Ты, в отличие от него, знаешь, что такое уважение.
— Уважение — это когда ты вырезаешь печень тому, кто посадил тебя в тюрьму и убил твою невесту. Как сказал мудрый человек, живший задолго до нас, всему свое время. Время разбрасывать камни — и время собирать их. Время войне — и время миру.
Бросив на него насмешливый взгляд, Фуад присел на табуретку у кухонного стола.
— Вот что я слышу от Умара Саркиса, которого весь город называет Пророком и считает миротворцем?
Хозяин растянул губы в улыбке и отошел к плите.
— Миротворцы порой владеют ножом получше психопатов, бросающихся на каждого встречного. Я выпускал другим кишки в тюрьме еще в ту пору, когда ты сосал грудь своей мамочки. Спроси у Аднана, он подтвердит.
— Но теперь все в прошлом, и ты устраиваешь встречи врагам под своей крышей.
— Да. Но будь уверен — я, в отличие от Ливия, с тобой бы не играл. Я на следующий день после выхода из тюрьмы убил бы сначала твоих детей, потом — твою жену, а потом вырезал бы тебе сердце. — Умар поставил на стол стакан. — Твоя вода. Если хочешь, могу добавить лимона. Это полезно для кожи лица.
В темных глазах брата судьи не было даже намека на эмоции — только радушие хозяина, который принял в своем доме дорогого гостя. Фуаду показалось, что в кухне стало холоднее.
— Как видишь, он этого не сделал, и я до сих пор жив.
— У него доброе сердце. Я часто повторял, что это его слабое место, ахиллесова пята. Несмотря на всю свою жестокость, он готов убить ради друга. И в глубине души он до сих пор считает тебя таковым. Вы были так близки, Фуад. Ели за одним столом, развлекались, творили безумные вещи. Почему ты это сделал? Почему предал его? Я не могу этого понять. Он давал тебе все. Работу. Деньги. Уважение. Он за волосы поднял тебя из грязи. Всегда брал на себя ответственность, когда сделка разваливалась по твоей вине, и получал за это от Аднана, но разве ты когда-нибудь слышал от него упреки?
— Нет. Упреков я не слышал. Мне хватало того, что я годами терпел унижение. Он относился ко мне как к собаке. К любимой собаке, которой бросают лучшие косточки с королевского стола. Но даже у собак есть чувство собственного достоинства, и они кусают руку, которая их кормит.
Умар снял с огня джезву, поставил ее на плетеную подставку и сел напротив гостя.
— Может, это потому, что ты и вправду был собакой?
— Что? — переспросил Фуад.
— Ливий отдал бы свою жизнь ради тебя. А чем ему платил ты? Заглядывал в рот? Улыбался, соглашаясь со всем, что он говорит, и смеялся над его шутками? У Насира доставало мужества спорить с Халифом, когда тот был неправ. Северин за свою любовь к откровенности порой отхватывал тумака. Я вспоминаю наши совместные трапезы и их ссоры, грозившие перерасти в драку, особенно если оба они были пьяны, но почти забыл, как звучал твой голос. Возможно, потому, что ты молчал, не торопясь вмешиваться?
— Разумеется. Себе дороже. Если Халиф с кем-то ссорится, да еще и по пьяни, да еще и со Змеем, лучшее, что может сделать свидетель этой сцены — выйти и не мешать.
— Ты всегда был бесхребетной тварью и останешься ей навечно. Я согласился устроить вам с Ливием встречу, потому что мне не безразлично будущее этого города, и я не хочу, чтобы вы залили его кровью, решая ваши проблемы. Но если он решит убить тебя, выйдя на улицу, я ему не помешаю.
Фуад холодно улыбнулся.
— А что насчет ямы, которую он выкопает для меня? В этом ты ему поможешь? Или посмотришь со стороны, а потом плюнешь на мою могилу?
— Мне больше по душе идея выбросить твой труп за городом. Там много диких собак, и они постоянно голодны.
Гость поднялся на ноги.
— Я услышал достаточно. Оставь весь кофе Халифу и передай ему привет. И скажи, что я ни капли не сожалею ни о том, что сделал с его шлюхой, ни о том, что упрятал его в тюрьму. Потому что он зажравшийся сукин сын, игравший в хорошего парня, и он все это заслужил. Это мой город. Если он хочет убить меня, пусть приходит. Мы поговорим как мужчины. Если, конечно, он еще помнит, каково это.
— Сядь на место. Это мой дом. Ты уйдешь отсюда тогда, когда я этого захочу.
— Вот оно что. То есть, я твой заложник? Вы с Халифом заодно, и все это — часть хорошо продуманного плана, а дурачок Фуад попался в западню?
Умар взял с блюда апельсин и начал очищать его, достав перочинный нож.
— Сядь, — повторил он. — Ты наделал достаточно глупостей. И Ливий от тебя не отставал. Он знает твои слабые места. Нерешительность, раздутое эго, бывшая жена, страх остаться не у дел. — Брат судьи рассмеялся, снимая очередную ленту ярко-оранжевой кожицы с фрукта. — Передал с Тареком записку и переложил его долг на тебя. Об этом парне можно сказать много всякого, но чувство юмора у него отменное.
— Надеюсь, моя ответная шутка ему понравилась, — сказал Фуад, присев на табуретку. — Не уверен, что Тарек смеется в Аду, кувыркаясь на раскаленной сковородке, но хотя бы Брике вздохнет свободно: больше у нее никто не будет таскать шлюх.
— Думаю, в христианском аду для сластолюбцев существует другое наказание. К примеру, красивые женщины, к которым ты не можешь прикоснуться. Или что-нибудь подобное. Когда доходит до грехов и страшилок, христиане мигом перестают быть занудами и превращаются в талантливых сказочников. Впрочем, Тарек, кажется, был мусульманином…
Услышав звонок в дверь, Умар отложил апельсин. Фуад посмотрел на часы.
— Всего-то пятнадцать минут опоздания. Халиф теряет хватку.
— Твое оружие, приятель. Все, от пистолета до зубочисток и шелковых удавок.
Гость передал брату судьи револьвер и нож.
— Зубочистками я не пользуюсь, а удавка сегодня не при мне.
Умар спрятал нож в карман, сунул пистолет за ремень брюк и вышел из кухни. Фуад посмотрел на кожицу от апельсина, лежавшую на столе. Он не чувствовал ни волнения, ни страха. Только легкую пустоту в желудке и смутную надежду на то, что в дверь позвонил Аднан, кто-то из их общих знакомых или возмутительно красивая женщина, но не Ливий Хиббинс.