Место встречи изменить нельзя (сборник)
Шрифт:
– Кондрат Филимонович, а почему у него такое прозвище?
Майор Мурашко пожал щуплыми плечиками:
– Трудно сказать. Может быть, потому, что у него голова такая – прямоугольная. Длинная, бруском… – Он перелистал толстый альбом, потом на несколько страниц вернулся назад. – Вот он, полюбуйтесь на красавца…
По фотографии было не видать, что у Сапрыкина голова бруском: просто длинное лошадиное лицо с тяжелой челюстью, маленькими глазами, полностью смазанными с лица тяжелыми скулами и нависающими бровями. Курносый нос с распяленными
Напоследок Мурашко пообещал:
– Я своим ребятам скажу. Коли попадется кому Кирпич, к вам доставим…
Когда я вернулся в отдел, Жеглов встретил меня весело:
– Ну, как успехи, сыскной орел?
– Да успехов пока никаких. Я с Мурашко разговаривал…
– И что тебе рассказал наш Акакий Акакиевич? – засмеялся Жеглов, и, видимо, ему самому понравилась эта шутка, потому что он повторил: – Майор милиции Акакий Акакиевич…
А мне шутка не понравилась, и я сказал, глядя в сторону:
– Мне он не показался Акакием Акакиевичем. Он человек порядочный. И за дело болеет. По-моему, он хороший человек…
И совершенно неожиданно вдруг подал голос Пасюк:
– Я с Акакием Акакиевичем не знався, но Мурашко свое дело добре робыть. Я знаю, шо его щипачи як биса боятся, хоть он и есть такой чоловик малэнький. Это ты, Глеб Георгиевич, с него зря смеешься…
– Если он так замечательно робит, что же ты к нему не пойдешь в бригаду? – спросил Жеглов, поглядев на Пасюка искоса.
– Бо у мене пальцы товстые! – протянул к нам свою огромную ладонь Пасюк. – Мне шо самому в щипачи, шо ловить их – невможно, бо я ловкости не маю.
Мы с Жегловым расхохотались.
– А у тебя какие пальцы? – спросил Жеглов.
– Щипать не смогу, а вот насчет поймать – есть идея, – сказал я, улыбаясь.
– Давай обсудим, – кивнул Жеглов.
– Я Сапрыкина хорошо запомнил по фотоснимку. Мне надо поездить на его маршрутах и постараться поймать за руку во время карманной кражи – тогда нам легче будет заставить его разговориться по части браслета Груздевой…
Жеглов задумчиво смотрел на меня, лицо его было спокойно и строго, и ничего я не мог по нему определить: нравится ли ему мой план, или считает он его полнейшей ерундой и глупистикой. Или, может быть, планчик ничего, его надо только додумать до конца? Ничего нельзя было прочитать на лице Жеглова во время бесконечной паузы, к концу которой я уже начал ерзать на стуле, пока вдруг не перехватил взгляд подмигивающего мне одобрительно Пасюка, и понял я этот взгляд так, что надо сильнее напирать на Жеглова. Но Жеглов сам разверз уста и сказал коротко, негромко, четко:
– Молодец, догадался…
И не больно уж какая великая была эта догадка, не решала она никаких серьезных проблем, да и неизвестно, как еще удастся ее реализовать, но я вдруг испытал чувство большой победы, ощущение своей нужности в этом сложном деле и полезности в свершении громадной церемонии правосудия – и это чувство затопило меня
Жеглов, будто угадав, о чем я думаю, сказал:
– Завтрашний день я выделю тебе – покатаемся на гортранспорте вместе. Глядишь, чем-нибудь смогу и пригодиться…
И я совершенно искренне, от всей души, ответил:
– Спасибо тебе, Глеб. Я просто уверен, что с тобой мы его поймаем!
Жеглов встал, церемонно поклонился:
– Благодарю за доверие. Значит, считаешь, что и я что-то умею?
Может быть, показалось это мне, а может, было на самом деле, но послышалась мне в голосе Жеглова досада. Или раздражение…
В Москве минувшей ночью минимальная температура была 2 градуса. Сегодня в два часа дня +6. Завтра в Москве, по сведениям Центрального института прогнозов, ожидается облачная погода без существенных осадков. Температура ночью –3, –5, днем +5, +8 градусов.
Сводка погоды
Утром, перед тем как отправляться в долгое путешествие на троллейбусах, Жеглов еще раз вызвал из камеры Бисяева. Вид у того был помятый, невыспавшийся и голодный.
– Ну что, не нравится житуха у нас? – спросил Жеглов.
– А чего же тут у вас может понравиться? – ощерился Бисяев трусливо и зло. – Не санаторий для малокровных…
– Но, скажу тебе по чести, ты мне здесь нравишься…
– Да-а? – неуверенно вякнул Бисяев.
– Очень ты мне тут нравишься. Смотрю я на твои руки и диву даюсь!
– И что же вы в руках моих нашли такого интересного? – спросил Бисяев, бессознательно пряча ладони в карманы.
– Не профессор ты, не писатель, не врач – одним словом, мурло неграмотное. А ручки у тебя нежные, белые, гладкие, пальчики холеные, ладошки без морщин, и ни одной жилочки не надуто. А почему? – Бисяев промолчал. – Молчишь? А я тебе скажу – ты сроду своими руками ничего путного не делал. Вот прожил ты почти три десятка лет на земле и все время чего-то жрал, крепко пил, сладко спал, а целый народ в это время на тебя горбил, кормил тебя, обувал и ублажал. И воевал, пока ты со своей грыжей липовой в тылу гужевался. От этого ручки у тебя гладкие, не намозоленные, трудом не натертые, силой мужской не налитые…
– Воспитываете? – тряхнул шелковистой шевелюрой Бисяев. – Так это зря – поздно.
– Поздно?! – удивился Жеглов. – Как это поздно? Уж на этот раз я постараюсь изо всех сил, чтобы дали тебе в руки кайло, лопату или топор-колун с пилой. Пора тебе на лесоповал ехать или канал какой-нибудь строить. Ты здесь, в шумном городе, зажился сильно.
– У вас, кстати, гражданин Жеглов, руки тоже не шахтерские! – криво улыбаясь, выкрикнул Бисяев и сам испугался.
Жеглов вылез из-за стола, подошел к нему вплотную и, снова раскачиваясь с пятки на мысок, сказал, глядя ему прямо в глаза: