Метагалактика 1995 № 1
Шрифт:
Сентябрь. Сон.
Ваня и Петя лежали рядом на песке и снился им один и тот же сон.
Они шли по хорошей вольной земле.
По ней текли холодные чистые реки.
Жеребенок вышел из голубого омута и, отряхнувшись, лег возле их ног.
Они брели по синим лугам, покрытым белыми ромашками, и навстречу им шла и улыбалась морщинистая старушка-карлица, медленно перебирая босыми темными лапками, держа под мышкой серую курицу.
Вдали над березовыми рощами бушевала гроза.
Неожиданно
И очутились они вдвоем у берега залива. Поблизости кружили белые парусники, которые на самом деле оказались вдруг черными, но управлялись, судя по отсутствию ветра, умелыми мускулистыми людьми.
Море переходило в небо, а небо — в море.
Чайки, похожие на наконечники скифских стрел, проносились над волнами, планировали, твердо всматриваясь в воду…
— … а потом в густую пшеницу…
Тополиный пух летел над Россией, над Рязанью…
Они лежали в траве.
К ним приблизилась прекрасная русская женщина и припала поочередно к их лицам.
На восточном берегу острова Мадагаскар русскими была создана коммуна свободных людей. В ней, в добре и мире, жили и бывшие узники, и те, кто решили разделить их судьбу, и туземцы.
И по сей день в этих местах встречаются люди, отличающиеся светлой кожей.
Через два года коммуна была расстреляна английской эскадрой — англичане приняли мирное поселение за боевое укрепление французов, с которыми в то время находились в состоянии войны.
Прав был восточный доктор — никто еще не сумел жить свободно и счастливо в этом несвободном и жестоком мире.
Петя (Петр Алексеевич Петров) и Ваня (Иван Николаевич Николаев) вместе с несколькими колонистами находились в это время в море на рыбном промысле и дальнейшая их судьба неизвестна.
Александр Комков
Обычная работа
Я собрал в кулек оставшиеся от обеда крошки и сказав оператору:
— Валентина Ивановна, пойду угощу подопечных, — вышел из помещения пульта управления и направился к углу сушилки. Присев около норки я посвистел и вытряхнул угощение возле отверстия. Вскоре показалась любопытная усатая мордочка, блеснули глазки-бусинки. Зверек выглянул и увидев меня сразу спрятался обратно. Я разочарованно крякнул, пришел сам хозяин — большой с седыми усами крысак, а я почему-то не пользовался его доверием. Теперь будет так сопеть хоть час, но не вылезет пока я не уйду. Его крыса и крысята, те меня совсем не стеснялись, лопали чуть не из рук. Не повезло, я пошел обратно, торчать на улице под густо идущим снегом было вовсе не интересно. И надо же было Юрке так подловить меня — сутки на работе, да еще в воскресенье это не шутки. Но долг платежом красен. Я с удовольствием вернулся в тепло пульта, успокоительно горели разноцветные сигнальные лампы, работа шла нормально.
Наконец стала потихоньку собираться моя бригада. Я принял сам у себя смену и отправился на железнодорожные весы, принимать зерно. Пробыть там пришлось довольно долго и вернулся я почти половина первого.
— Петрович! — окликнула меня оператор пульта моей смены, — тринадцатый транспортер не идет, ремни ослабли.
— Пошли Рахова, пусть подтянет.
— Да я послала, — раздраженно махнула рукой Татьяна, — только это было почти час назад.
— А…
— На звонки не отвечает!
Ох, блин, выходить в стылую башню элеватора и подниматься на высоту пятидесяти метров, хотя бы и на лифте, совершенно не хотелось. Я взял трубку пультового телефона.
— Соедини, пожалуйста с электромастерской.
Дежурный электрик ответил почти сразу.
— Леша, сделай доброе дело, поднимись к тринадцатому транспортеру. Надо помочь Рахову с ремнями.
С полминуты в трубке царило молчание и я чувствовал, как Алексей борется с желанием вежливо послать меня подальше, на что в общем-то имел полное право. Наконец он вздохнул.
— Ладно, иду.
Я положил трубку и налил себе стакан свежезаваренного чая. На пульте постепенно собиралась вся смена — время обеда, если можно конечно так выразиться, имея в виду час ночи. Развернул свой пакет и я. Но не прошло и семи минут, как дверь с треском распахнулась и Алексей влетел внутрь так, словно за ним гнались собаки. Рот его был перекошен, глаза лезли из орбит. Разговоры разом смолкли и все повернулись в его сторону.
— Там, там… — Фролов махал рукой куда-то себе за спину, словно там стояло привидение и никак не мог выговорить ничего другого.
— Лешенька, милок, да что ж ты так разволновался то, болезный. Да и нет же там ничего, — заглянув ему за плечо ласково сказала Нина Федоровна.
— Вот именно, что нет, — подскочил Алексей, — а вы то откуда это знаете?
— Дверь надо закрывать, не май месяц, — строго заметила Татьяна.
— Дверь? А, конечно, — Леша закрыл дверь и медленно опустился на стул, приговаривая себе под нос, — ничего, в том то и дело, что ничего!
Я встряхнул его за плечо.
— Леша, приди в себя. Что случилось?
— Случилось? — повторил он за мной, — случилось! И сделав над собой усилие, повторил снова:
— Случилось! Петрович, вам надо, наверное, самому посмотреть. Там у мотора…
Он не договорив, махнул рукой и откинулся на спинку стула. Было ясно, что дальше спрашивать его о чем-либо бесполезно. Я быстро допил чай. Лифт стоял на площадке. Леша не захлопнул за собой дверь, так что подъем на восьмой этаж много времени не занял.
Я потянул на себя оббитую жестью массивную дверь и вошел на надсилосный этаж. Пружина с громким стуком закрыла за мной дверь и наступила тишина.