Метаморфозы сознания
Шрифт:
— И мои родители...
— Я проверил базу данных, когда Келлер предупредил о твоём визите. Твоя мать — Ханна Янсен, известная нидерландская учёная. Увы, она была в Роттердаме, когда на него упала ракета... Твой отец — Владимир Рыжков.
Целую секунду Хелена переваривала это откровение. Голова слегка кружилась, мир покачивался. Сколько она выпила? Выпила первый раз в жизни. Рыжков...
— Н-но... — с трудом проговорила она.
— Да. Я твой биологический отец — по крайней мере, той части, которую не затронуло вмешательство. Если хочешь, мы проведём экспертизу и образуем семейную ячейку. Настоящую семью. Это самое малое, что я могу для тебя сделать.
— Это... слишком...
— Неожиданно? — он улыбнулся. — Понимаю. Но ты сама хотела ответов.
— То, что со мной сделали, — Хелена заставила себя собраться. Это было даже хуже, чем тогда, в пещере, когда схлынула гормональная волна. А можно ли ей вообще употреблять алкоголь? Хотя Рыжков наверняка знал... — Я пыталась найти данные ещё на Земле, но...
— Но информация по «Метаморфозу» закрыта даже для специалистов. Ничего удивительного. Я же сказал, что это опасные игрушки... — Рыжков налил ещё виски. — Всё началось с того, что группа инженеров разработала способ прямого управления компьютерами, через сигналы от нервов. Нейроинтерфейс. Сначала они использовались для помощи парализованным больным — добровольцам ставили имплантаты, почти такие же, как у тебя, и они подключались к ЭВМ. Им-то помогало, а вот для здоровых людей результат оказался, мягко говоря, никаким. Человеческий мозг имеет свои ограничения. По скорости получилось не намного быстрее, чем обычные клавиатура и мышка, а напрямую передавать информацию из компьютера в мозг мешали барьеры в сознании. Когнитивные искажения. Баги аналогового мышления, можно сказать. Тогда-то и возникла идея попытаться устранить эти барьеры и попробовать ещё раз.
Рыжков залпом опрокинул стакан и вновь наполнил его. Хелена помотала головой. Её начало клонить в сон.
— Десять лет ушло только на то, чтобы теоретически обосновать эту задумку, — продолжил профессор. — Выявить нужные участки генома и понять, как их надо изменить. Научившись редактировать генетическую информацию эмбриона, мы победили шизофрению, муковисцидоз, синдром Дауна и множество других напастей, сделали солдат с отрастающими руками и ногами, но это — совершенно иная сфера. Здесь мы не исправляли, а создавали новое.
— Получилось не слишком-то удачно, — проговорила Хелена.
— Да. Модификации должны были создать нового человека. Мыслящего по-другому. Но мы и представить не могли, что всё выйдет именно так. Смертями.
— А опыты на животных?
— Отдельные элементы линии тестировались на обезьянах. Но полную картину мог получить только человек — и как ты знаешь, многое мы упустили.
Голова кружилась всё сильнее. Хелена допивала второй стакан виски, во рту таял мягкий, непривычный вкус.
— Но вы ведь следили за состоянием подопытных, — тихо сказала она. — Я хорошо помню. Каждую неделю психологические тесты, анализы...
— Ты знаешь, что такое китайская комната? — спросил Рыжков.
Хелена покачала головой.
— Это очень старый мысленный эксперимент. Представь, что ты сидишь в комнате, изолированной от внешнего мира и не знаешь ни одного китайского иероглифа. Но у тебя есть толстенная книга с инструкциями, как располагать иероглифы и складывать их в зависимости от входящих данных. А снаружи сидит человек, знающий китайский язык. Он будет подавать тебе карточки с вопросами на китайском, а ты — подбирать ответы согласно инструкции. Ты не знаешь смысла иероглифов, но отвечаешь так, что он тебя понимает. Если он спросит, какое твоё любимое животное, ты ответишь «слон», хотя не поняла ни вопроса, ни ответа. И с его точки зрения ты знаешь китайский язык, хотя на самом деле это не так.
— Понимаю.
— Наше подсознание, — Рыжков постучал по голове, — это та самая инструкция для твоего сознания. Ты видишь вопрос, но не понимаешь его истинного смысла, а подсознание выдаёт ответ, который ты и записываешь на бланке. Отличие от китайской комнаты только в том, что инструкция предполагает определённые варианты ответа для определённого склада человеческого ума. И как следствие, мы можем делать выводы из того, ответит ли она на вопрос про любимое животное «слон» или «мышь». Это очень упрощённое, утрированное объяснение, но...
— Нет нужды уточнять, — прервала его Хелена.
Рыжков грустно улыбнулся.
— А теперь представь, что у подсознания другие инструкции. Оно точно так же выдаёт ответы, но наша интерпретация их уже не работает. Ты отвечаешь «слон», а на самом деле имела в виду мышь. И все наши тесты становятся бесполезными, потому что они дают ложные результаты.
— Значит, — медленно сказала Хелена, — это и случилось с теми, у кого модификации затронули мозг?
— Не со всеми, но с полноценными ординаторами — да. Ваше мышление изменилось. Пусть немного, совсем чуть-чуть, но оно стало другим. Логика осталась прежней, иначе и быть не могло, а вот принципы работы подсознания — нет. Увы... Мы поняли ошибку слишком поздно. Видишь? Если конструктор сделал самолёт и тот упал, он исправляет конструкцию. А мы просто закрыли проект и разбрелись кто куда.
— Но ведь не все ординаторы погибли, — прошептала Хелена.
— Да. И результат угнетает меня.
— Я такая, какая есть.
— Не спорю. И всё же это провал. Эдмунд хочет снова создать ординаторов... не знаю. Решай сама, дорогая. Я не вправе тут тебе указывать. Хоть он и просил меня повлиять на твоё решение.
— Чёртов политик, тёмная энергия... — Хелена поднялась с дивана. Ноги слегка подкашивались, а мысли, прежде ясные и чёткие, вновь словно разбегались в разные стороны. Тогда на неё повлиял кортизол. А сейчас? Этиловый спирт? Альдегиды?
Что-то ещё?
— Он не знал, что ты моя дочь.
— Простите, профессор. Я жила двадцать два года... земных года без семьи и не... хочу её заводить. А моя... жизнь не стоит того, чтобы благодарить за неё.
— Понимаю, — сказал Рыжков. — Но всё равно знай, что я для тебя не чужой человек. И тебе в этом доме всегда рады.
— Я... — Хелена попыталась сделать шаг и сама удивилась, насколько это оказалось сложно. — Запомню. Я, наверное, слишком пьяна...
Ей пришлось перейти на какой-то другой, незнакомый язык — русские слова путались на языке и не желали складываться в предложения. С удивлением Хелена поняла, что говорит на родном нидерландском, и что даже английский исчез где-то в глубинах памяти.
— Разучилась молодёжь пить, — Рыжков осуждающе покачал головой и залпом допил остатки виски. Он был совершенно трезв. — Оставайся у меня, я уж на полу одну ночь как-нибудь посплю. Утром отправишься домой.
— Я...
— Никаких возражений, — он поднялся и уверенным движением поймал Хелену за руку. — Господи Иисусе, одни беды с этими детьми...
Мировой океан, 9 июня. Снежана Савицкая
Альфа заливала океан ярким светом, и вода сверкала так, что больно было смотреть. Освещённость на десять процентов выше земной — сухие, бездушные цифры. Они ничего не говорят о том, как это выглядит на самом деле.