Метаморфозы вампиров (сборник)
Шрифт:
— Мне кажется, я знаю, почему, но на объяснение ушло бы много времени. — Он поднялся на пролет выше. Через матовое стекло в нише угадывался лунный свет над озером.
Дверь на верхней площадке была окована толстыми железными лентами, по всему периметру проглядывали металлические заклепки. Правая сторона показывала, что в дверь ломились: дерево было расщеплено, виднелись глубокие зазубрины от топоров.
— Мне представляется, — сказал граф, — эта комната после смерти графа была заперта, а ключ, вероятно, выброшен. Взломал ее кто-то из потомков. — Он толчком распахнул дверь.
Комната внутри, вопреки ожиданию, оказалась
Гейерстам щелкнул выключателем, но ничего не произошло.
— Странно. В этой комнате электрические лампы никогда подолгу не держатся.
— Может, просто граф их недолюбливает? — пошутил Карлсен.
— Или что-то неладно с проводкой.
Гейерстам чиркнул спичкой и зажег два керосиновых светильника на скамье. Теперь было видно, что основную обстановку в комнате составляют кирпичная печь и какое-то похожее на палатку сооружение. Коснувшись последнего, Карлсен почувствовал, что это шелк, причем такой тяжелый, какого он и не встречал.
— Своего рода камера-обскура, — пояснил Гейерстам. — В алхимии определенные операции надо выполнять в полной темноте.
На полках теснились тяжелые стеклянные бутыли и емкости различных форм и размеров. Стояло чучело небольшого аллигатора и какого-то создания с птичьей головой, туловищем кошки и хвостом ящерицы, так ладно пригнанных, что и не различишь, где сшито. В углу примостился высокий, неказистый металлический агрегат со множеством выходящих из него трубок и глиняной крышкой.
Гейерстам снял с полки толстый кожаный фолиант с истертыми застежками и, положив его на скамью, раскрыл.
— Это алхимический дневник графа. У него, похоже, были задатки подлинного ученого. Это все ранние эксперименты — попытки создать жидкость под названием «алкахест», вроде как низводящую всякую материю в ее первородное состояние. Для алхимика это был первый шаг. Когда бы такая первородная материя была получена, следующим шагом надо было запаять ее в сосуд и поместить в атанор, ту печь в углу. У Магнуса почти год прошел в попытках создать алкахест из человечьей крови и мочи. — Гейерстам переворачивал страницы. Почерк был угловатый, острый и торопливый, но рисунки в тексте — химический агрегат и различные растения — выполнены с удивительной тщательностью и точностью. Гейерстам захлопнул книгу. — Десятого января 1683 года он пришел к убеждению, что наконец создал алкахест из детской мочи и кремортартара. Этот следующий том начинается спустя два месяца, потому что для первородной материи ему нужна была весенняя роса. Еще он потратил две сотни золотых флоринов на яд кобры из Египта.
— Неудивительно, что он свихнулся, с отвращением сказал Фаллада.
— Ничего подобного. Он никогда не излагал более осмысленно. Он утверждает, что спас жену судебного пристава при родах и вылечил от подагры пастуха, смешав алкахест с разведенной серой. Вот он пишет: «Дабы продемонстрировать улучшение, мой пастух влез на дерево близ рыбного пруда». А теперь взгляните на это… — граф перелистнул несколько страниц с конца второго фолианта. — Что-нибудь замечаете?
— Ничего, — задумчиво покачал головой Карлсен, — разве что почерк стал хуже.
— Совершенно верно. Он в отчаянии. Один графолог
— Почему он пишет на французском? — поинтересовался Фаллада.
— Он и был французом. При шведском дворе в семнадцатом веке полно было французов. Но вот взгляните теперь… — он снял еще один фолиант, переплетенный в черную кожу. — Дату он проставляет тайнописью, но я расшифровал: май тысяча шестьсот девяносто первого — через месяц после изгнания с королевского двора. «Тот, кто желает испить крови ворогов своих и обрести слуг преданных, должен идти в Хорацин-город и поклониться Князю Тьмы». Следующая запись появляется лишь в ноябре тысяча шестьсот девяносто первого, через полгода. В почерке — изменение…
— Ну, это уж, разумеется, писал кто-то другой, не он, — рассудил Карлсен. Почерк теперь смотрелся совершенно по-иному: аккуратный, мелкий, более целенаправленный.
— В том-то и дело, что нет. Существуют другие документы, подписанные им, и тем же почерком: «Магнус Сканский» — по названию городка, откуда он родом. Но почерк снова меняется. — Гейерстам перевернул несколько страниц, и снова стали видны угловатые, острые каракули, как в прежних фолиантах. — Графолог сказал, что налицо ярко выраженный случай «раздвоенной» личность. Магнус по-прежнему проводит эксперименты по алхимии, но многие ингредиенты теперь шифрует. И вот, что еще я вам хотел показать…
Гейерстам опять принялся листать фолиант с конца, Посреди пустой страницы имелось изображение осьминога. Карлсен с Фалладой нагнулись рассмотреть. У этого рисунка не было той дотошной, анатомической точности, что у более ранних набросков растений. Линии были не совсем четкие.
— Рисунок неточный, — отметил Фаллада. — Смотрите, он показывает лишь один ряд присосок, вот здесь. И лицо какое-то прорисовывает, прямо как у человека. — Он поднял глаза на Карлсена. — Есть какое-нибудь сходство с теми, на «Страннике»?
Карлсен покачал головой.
— Что ты, у тех лиц и в помине не было. Гейерстам захлопнул книгу и поставил обратно на полку.
— Идемте. Есть еще кое-что…
Он задул керосиновые лампы и вывел гостей обратно на площадку. Выйдя из комнаты, Карлсен почувствовал значительное облегчение. От запаха в лаборатории его уже начинало подташнивать. Выходя наружу, он полной грудью вдохнул холодного ночного воздуха.
Гейерстам свернул налево и двинулся впереди всех по дорожке, а затем через газон к рыбному пруду. От лунного света трава отливала тусклым серебром.
— Куда мы?
— К склепу.
Мохнатые лапы деревьев погрузили все во мрак, но возле дверей часовни неожиданно вырисовалась дорога — бревенчатый настил. Вблизи дорога оказалась шире, чем представлялась с воздуха.
Гейерстам повернул тяжелое металлическое кольцо, и дверь отворилась наружу. Он включил свет. Интерьер оказался неожиданно привлекательным. С потолка, расписанного ангелами и херувимами, свисали три медных люстры. Небольшой орган с посеребренными трубами был окрашен в пурпурные, синие и желтые тона. Кафедра под разноцветным балдахином с четырьмя статуэтками святых по углам напоминала пряничный домик из сказки.