Метод Пигмалиона
Шрифт:
Всю следующую неделю я продолжал воевать с другими учителями, которые упрекали меня в неправильности теста, в том, что не все сдали на пять, что я их даже не проверил, но настаиваю на том, что все хорошо, что подтасовал результаты. Я показывал им пачку тестов, говорил разные слова, от меня отмахивались, не хотели ничего проверять, говоря, что не обязаны это делать. Это продолжалось каждый день и сильно меня изводило. Я злился. Уставал. Затем прекратил ругаться и оправдываться, сказав «Если вам что-то не нравится, вы всегда можете уволиться». Из обороны перешел в нападение при каждом замечании. День, два – и упреки прекратились. Трудно ругаться с человеком, который не собирается оправдываться.
– А ты кто? Что тут делаешь? – спросил я, увидев в классе незнакомую девушку.
– Я новенькая, – растерянно произнесла
– Как зовут?
– Саша… Александра Ивженко, – ответила девушка.
У нее была дислалия на букву «р». Говорила она довольно мило, хоть и сбивчиво. Внешне немного отличалась от остального класса, выглядела необычно.
– И правда, – ответил я, проверив журнал. – А почему тебя не было на прошлых занятиях? Ты ведь уже третий день учишься.
– Я была, – ответила она неуверенно.
– Она была, – подтвердили остальные.
– Серьезно? – спросил я у класса и рассмеялся: – Надо же, не заметил…
Ученики продолжили делать задания. Перешептывались. Я подошел к окну, выглянул: на школьном дворе лежал снег, медленно летели белые хлопья, светило солнце, пробиваясь между свинцовых туч. Урок продолжался, но, что бы я ни делал, мой взгляд притягивала юная ученица. Может, причина была в том, что она была новым человеком в классе, может, в том, что она выглядела необычно, или в том, что я в ней кого-то узнавал, но не мог вспомнить, кого именно. Взгляд выхватывал светло-рыжие волосы, слегка касающиеся ключиц, гусиную шею на худых плечах, симметрично посаженные большие карие глаза, миниатюрный подбородок, казавшийся кукольным, пухлые губы с поднятыми уголками, создающие эффект вечной улыбки. Она была словно человеком из другого мира. Выглядела, в привычном ходе вещей, неестественно, даже иррационально. Будто бы взяли портрет человека из одного жанра и бросили в совершенно другой. Александре нужен был другой пейзаж, другие краски, другой мир. В ней было что-то мистическое и одновременно сказочное, пропитанное традициями сюрреализма и постмодерна. Нет, она не пугала, напротив, вызывала желание быть рядом и окунуться в неведомый мир, в который она словно звала подрагивающим взглядом.
Прозвенел звонок. Все засобирались. Я проводил Сашу взглядом до самой двери. Сделал это впервые не потому, что только сегодня ее заметил, а потому, что никогда прежде не засматривался на учениц настолько открыто. Занятий у меня больше не было. Я мог идти домой, но остался. Откинулся на стуле и устремил взгляд в потолок, проникая сквозь слои известки, песчинки бетона, армированную сетку, стяжку, линолеум. Имагинация уносила в кабинет выше, где на скучном уроке сидела девушка, взбудоражившая мое одиночество. Я мысленно ходил по классу, касаясь парт кончиками пальцев, смотрел на нее, садился рядом, проворачивая в воображении ситуацию несколько раз, чтобы выбрать идеальный вариант. Клал руки на парту, за которой она сидела, а голову – на руки, и наблюдал за тем, как она смотрит на учителя, задумчиво пишет в тетради, вздыхая от скуки. Я улыбался, видя ее, а внутри хотел выть. Имагинация была настолько реалистичная, что из моих глаз побежали слезы, а изнутри чуть не вырвался истошный крик боли. Придя в сознание, я вскочил со стула, осмотрелся, провел рукой по голове, уцепившись за затылок, набрал в грудь максимум воздуха, сжал кулак и на выдохе спросил себя: да что за черт, мать твою?!
Переобувшись, я надел куртку и спешно вышел из кабинета. В школе еще шли уроки, все ученики сидели по классам. Коридоры были пусты. Я спускался по ступенькам оранжевого цвета и думал, как избавиться от лишних мыслей, которые не давали покоя. Они буквально выбивали меня из колеи, из которой мне, казалось, даже не хотелось выбираться. Может быть, мое подсознание меня услышало, может, это было случайностью, а может, ее появление и встряхнуло мое одиночество, но только спрятало ее существование на пару дней от сознания, чтобы я смог подготовиться морально. В любом случае, это случилось и это немного пугало.
Снежная пелена легко разлеталась под ногами. В голове под мерный хруст снега, унося меня в мир фантазий, спорили мысли. Я впервые начал мечтать о том, что восславляли писатели и поэты, описывавшие разные безумства. Я наконец-то понял, что потерял голову от одного только ее взгляда. Я определенно и точно сошел с ума. Я влюбился…
Прежде, чем понять свои чувства, я, конечно, смотрел на Сашу не единожды, это верно, но сознание – вещь вторичная и отстающая от реальности, оно требует времени для сознательной интерпретации. Человек не выбирает, кого любить. Не выбирает не потому, что любовь – вещь неожиданная, а потому, что любовь бессознательна и сознание лишь вынужденно констатирует происходящее. Я смотрел на нее снова и снова, но не осознавал, почему мой взгляд вновь и вновь притягивается к ней. Чувства уже были, все уже случилось, но сознание этого не знало и не могло так быстро понять. Я ее уже любил, когда смотрел на нее второй, третий, четвертый раз. Я ее уже любил, когда спросил, как зовут мою первую любовь. Я ее любил и не знал этого. Я ее любил…
Так я понял, что Кристину просто хотел физически, как женщину, а вовсе не любил. Это было еще в школе, а в школе ученики играют во взрослых, и я не был исключением. Каждый школьник, как когда-то и я, выбирает какую-то симпатичную девушку, причем, такую, которая просто была бы общительной и не вредной, чтобы не быть высмеянным другими ребятами за непопулярный выбор. Из-за этого истинные предпочтения порой утаиваются. Затем школьник говорит другим, что испытывает к ней что-то, даже якобы любит, и хотел бы в будущем жениться. На деле ничего, кроме симпатии, он к подобной пассии не испытывает. Спустя годы окажется, что та девушка была даже не самой красивой в классе и казалась симпатичной из-за умения общаться, несформированных и еще развивающихся эстетических предпочтений. Но, как бы то ни было, без этого никуда, потому что суть детства – игра, тренировка, проигрывание будущего в упрощенном варианте, чтобы подготовить ребенка к будущей полноценной жизни в обществе.
Оказавшись дома, я взялся читать стихи Заболоцкого, Асадова, Пушкина, Лермонтова. Любимым автором всегда был Есенин, и наибольшая часть понравившихся мне стихов была написана им в 1925 году. Этот год как-то примечательно отличался. Вдохновившись трудами классика, я решил написать стих, но написать так, чтобы никто не понял, кому он посвящен и о чем в нем говорится. В голове за право рифмы перебивались слова, стараясь вклиниться в завуалированный рифмованный смысл.
ОСТРОВ В ИЗУМРУДНОМ ОКЕАНЕ
Изумрудным океаном разливается душа,
И в него небесным громом проникает луч.
В переливах волн различается она –
Та, к кому я нежным взором обращен.
Даже среди бурь и ветра за облака смотрю:
Там, где под свинцовым небом льется океан,
Я в твоих волнах уже слегка тону –
Затянул меня к себе изумрудный океан.
Даже ночью светится его вода,
В нем тепла и жизни больше, чем в других.
Я на дно пойти от счастья был бы рад,
Но толкает к свету, злится океан.
Оказалось, не готов он меня принять:
Изумрудных волн бьется так прилив.
Все песчинки бурей выбивает океан,
Хочет от себя мой остров отселить...
Но мы неверно часто понимаем знак:
Там, где «нет», звучит порою «да».
Лишь понять бы: изумрудный океан
Станет ли прибоем гладить берега?
Цвет океана ассоциировался не с цветом глаз, как обычно это понимается, а с тем, что зелёный цвет океана напоминает о весне и считается символом вечной юности. Египтяне называли изумруд «камнем богини Исиды» и приписывали ему способность превращать сновидения в реальность, читать мысли, видеть прошлое и предвидеть будущее. Но это лишь небольшой драгоценный камень; я же видел целый изумрудный океан, полный жизни, юности и грез. Островом в нем был мой внутренний мир, который утопал в безграничном пространстве волновавшей меня девушки. Океан не давал мне раствориться в нем и стереть границы, оказавшись под водой. Саша была моей ученицей, а я – ее учителем. Она смотрела на меня, как на педагога, и этим подбивала обезумевшие песчинки собраться в первозданную структуру, держась профессиональной этики и положенного фрейма. В моем упоении была не мертвая вода – живая. Мне казалось, Саша читала мои мысли, полные восторженных желаний и про себя смеялась надо мной. Это была возможная разгадка ее загадочной улыбки.