Метод Сократа: Искусство задавать вопросы о мире и о себе
Шрифт:
Сократическое невежество в целом. Философствование может начинаться и заканчиваться в самых разных точках. Если взглянуть на сократическую философию, то для нее и отправным пунктом, и местом назначения выступает одно и то же: постулат «я не знаю». Разумеется, между двумя этими точками можно обнаружить прогресс и совершенствование, но это отнюдь не прямой путь от вопроса к ответу – скорее это путешествие от одного вопроса к другому вопросу. Кроме того, это еще и смена координат: вместо того чтобы продвигаться от одной конкретики к другой, вы привыкаете к постоянному поиску без всякой определенности. Представьте, что под матрасом лежит горошина, и вы всё ворочаетесь и ворочаетесь, пытаясь улечься поудобнее, но в конце концов смиряетесь с тем, что комфорта все равно не добиться – и это нормально. Невежество, собственно, и есть такая горошина. В сократической философии оно значит многое: это и шокирующее открытие, и хроническое
Сократическое изыскание начинается с осознания собственного невежества, то есть с понимания того, насколько мы далеки от мудрости, которой хотели бы обладать, и от окончательных ответов на самые важные вопросы. Эта идея изложена в «Апологии» – защитительной речи Сократа на суде, где он рассказывает о том, как начал свою философскую деятельность. Пифия сообщила посетителю Дельфийского оракула, что нет человека, который был бы мудрее Сократа. Вот как он описывает свою реакцию на эти слова:
Апология, 21b–d
Услыхав это, стал я размышлять сам с собою таким образом: что бы такое бог хотел сказать и что это он подразумевает? Потому что сам я, конечно, нимало не сознаю себя мудрым; что же это он хочет сказать, говоря, что я мудрее всех? Ведь не может же он лгать: не полагается ему это. Долго я недоумевал, что такое он хочет сказать; потом, собравшись с силами, прибегнул к такому решению вопроса: пошел я к одному из тех людей, которые слывут мудрыми, думая, что тут-то я, скорее всего, опровергну прорицание, объявив оракулу, что вот этот, мол, мудрее меня, а ты меня назвал самым мудрым. Ну и когда я присмотрелся к этому человеку – называть его по имени нет никакой надобности, скажу только, что человек, глядя на которого я увидал то, что я увидал, был одним из государственных людей, о мужи афиняне, – так вот, когда я к нему присмотрелся (да побеседовал с ним), то мне показалось, что этот муж только кажется мудрым и многим другим, и особенно самому себе, а чтобы в самом деле он был мудрым, этого нет; и я старался доказать ему, что он только считает себя мудрым, а на самом деле не мудр. От этого и сам он, и многие из присутствовавших возненавидели меня. Уходя оттуда, я рассуждал сам с собою, что этого-то человека я мудрее, потому что мы с ним, пожалуй, оба ничего в совершенстве не знаем, но он, не зная, думает, что что-то знает, а я коли уж не знаю, то и не думаю, что знаю. На такую-то малость, думается мне, я буду мудрее, чем он, раз я, не зная чего-то, и не воображаю, что знаю эту вещь.
Сократ продолжает расспрашивать других собеседников, всякий раз получая тот же самый результат. Как оказалось, его мудрость заключается в одной вещи: он не считает себя мудрым. В диалогах эта тема повторяется снова и снова. Сократ часто пеняет на собственное невежество [149] .
Менон, 71b
СОКРАТ. Здесь я делю нужду моих сограждан и упрекаю себя в том, что вообще знать не знаю, что же такое добродетель.
149
Обзор всех признаний Сократа в невежестве, а также объясняющих их теорий см.: McPartland, Socratic Ignorance.
Сократ считает своей миссией разоблачение ложного ощущения мудрости, где бы оно ни встретилось.
Апология, 23b
Я и теперь, обходя разные места, выискиваю и допытываюсь по слову бога, не покажется ли мне кто-нибудь из граждан или чужеземцев мудрым, и, как только мне это не кажется, спешу поддержать бога и показываю этому человеку, что он не мудр.
Если подходить к Сократу как к интернализованной функции нашего разума, то его первая и постоянная задача – искоренять и выкорчевывать ложные представления о знании. Если не делать этого, то самомнение, подобно сорнякам, заглушит всякий дальнейший рост. Сократ рассматривает реальное наличие мудрости и чувство обладания ею как явления, находящиеся в обратной пропорции.
Ирония. Специалисты уже давно размышляют над заявлениями Сократа о собственном невежестве. Его рассуждения на эту тему трудно воспринимать буквально по двум причинам. Во-первых, иногда в них слишком много иронии. В речах Сократа часто присутствуют баловство и насмешка, он словно играет с собеседниками – как, впрочем, и с читателем, поскольку нам довольно трудно судить, когда он говорит с иронией, а когда нет [150] . (Здесь уместно сослаться на только что приведенный отрывок из «Апологии».) Явственнее всего ирония прослеживается в беседах Сократа с людьми, которые претендуют на обладание знанием. Сократ сначала льстиво поздравляет такого человека, затем задает несколько вопросов, а потом, когда тот не может на них ответить, снова
150
Vlastos, Socrates, Ironist and Moral Philosopher, p. 21–44.
151
Евтифрон, 5а.
Евтифрон, 15е–16а
СОКРАТ. Ну, а теперь-то я уверен, что ты ясно представляешь себе благочестивое и нечестивое. Скажи же, любезнейший Евтифрон, что ты об этом думаешь, не таясь.
ЕВТИФРОН. В другой раз, Сократ. Сейчас же я тороплюсь в одно место, и мне пора уходить.
СОКРАТ. Что ж это ты делаешь, друг мой! Уходишь, лишая меня великой надежды узнать от тебя о благочестивом и нечестивом!
То же самое происходит, когда Сократ просит Гиппия преподать ему урок относительно того, что такое «прекрасное», – о предмете, по поводу которого, согласно признанию философа, сам он не способен рассуждать как следует. «Ведь ты-то это определенно знаешь, и, разумеется, это лишь малая доля твоих многочисленных знаний», – говорит он Гиппию [152] . После пространного обсуждения этой темы, изложенного на нескольких страницах, терпение Гиппия иссякает. Сократ расстраивается.
152
Гиппий больший, 286е.
Гиппий больший, 304b–c
СОКРАТ. Милый Гиппий, ты счастлив, потому что знаешь, чем следует заниматься человеку, и занимаешься этим как должно – ты сам говоришь. Мною же как будто владеет какая-то роковая сила.
В такие моменты Сократ кажется не слишком привлекательным. Никто, кроме разве что Гиппия, не счел бы его похвалу искренней. Нам будет легче примириться с подобной манерой поведения, если мы предположим, что настоящий Сократ так не говорил; хотя если и говорил, то это могло бы объяснить его непопулярность. Не нужно думать, что Платон рекомендует подобный стиль общения с другими. Но нам не стоит забывать, что персонажи, над которыми Сократ насмехается, – сплошь самодовольные болтуны. (К другим людям он гораздо добрее.) В целом есть все основания считать его поведение примером того презрения, с каким каждому из нас стоит относиться к собственной напыщенности. Об этом уже говорилось в главе 4.
В любом случае очевидно, что Сократ не всегда имеет в виду то, о чем говорит. Некоторые считают, что его заявления о невежестве именно из этого разряда и служат в основном педагогическими уловками [153] . Проявляя «сократическую иронию», философ намеренно притворяется невежественным, чтобы заставить высказаться другого. Сократ и вправду порой преувеличивает свою неосведомленность ради поддержания дискуссии. Тем не менее его сетования на нехватку познаний имеют под собой и более серьезные основания [154] . Сократ кажется ироничным потому, что он заявляет о своем невежестве, а затем показывает, что другие люди еще более несведущи, – он же на их фоне предстает не таким уж и невежественным. Высмеивание других за то, что они претендуют на какое-то знание, еще не означает, что ему известно нечто, скрытое от них. Он четко обозначает это различие.
153
Gulley, Philosophy of Socrates, p. 39.
154
Такая точка зрения представлена, например, в работах: Irvin, Plato's Moral Theory, p. 39–40; Bett, Socratic Ignorance, p. 218; Benson, Socratic Wisdom, ch. 8.
Апология, 23a–b
СОКРАТ. Начали мне давать это название мудреца, потому что присутствующие каждый раз думают, что сам я мудр в том, относительно чего я отрицаю мудрость другого. А на самом деле, о мужи, мудрым-то оказывается бог, и этим изречением он желает сказать, что человеческая мудрость стоит немногого или вовсе ничего не стоит, и, кажется, при этом он не имеет в виду именно Сократа, а пользуется моим именем для примера, все равно как если бы он говорил, что из вас, о люди, мудрейший тот, кто, подобно Сократу, знает, что ничего-то по правде не стоит его мудрость.