Метод супружества
Шрифт:
Если бы не Фиона.
Улыбающаяся. По-настоящему. И когда ее глаза встретились с моими, в них не было ни напряжения, ни обещания «поговорить позже». Ничего. В кои-то веки эта женщина не провоцировала на конфликт.
Это почти заставило меня отступить на шаг.
— Кип! — восклицает мама, вскакивая с дивана, чтобы подбежать и обнять меня.
От нее пахнет теми же духами, которыми она пользовалась всю жизнь. Объятие, как всегда, длится слишком долго и заканчивается тем, что она держит меня на расстоянии
Я делаю то же самое. Ей скоро семьдесят, но она совсем не выглядит на свой возраст. У нее есть морщины, от беспокойства, горя и утраты. Но также есть морщинки от счастья, радости и любви. Она маленькая. Особенно по сравнению со мной. Миниатюрная и хрупкая на вид. У нее светлые волосы, убранные с лица назад. Лицо, которое всегда искусно накрашено. То же самое и с ее одеждой — всегда отглаженная, дорогая на вид.
Мой отец считает, что внешность важна.
— Иди и прими душ, — приказывает мама после осмотра. — Ты грязный.
— Я работаю на стройке, мам, — говорю я, улыбаясь, потому что ничего не могу с собой поделать. Я скучал по ней.
Она поджимает губы.
— Ну, мы ужинаем через десять минут, и ты не можешь сидеть за столом в этом, — она указывает на мою одежду.
— Господи Иисусе, я взрослый мужчина, черт возьми, — стону я.
— Не поминай имя господа всуе, — отрезает она.
— Ты атеистка, — замечаю.
— Да, — бормочет она. — Но мы не знаем, кто твоя жена, — произносит театральным шепотом.
Я усмехаюсь.
Фиона тоже. Теплый смех. Искренний. Я почувствовал это своим членом. Не подходящее ощущение, стоя так близко к матери.
— О, произноси его имя всуе сколько хочешь, — предлагает Фиона. — Богохульство — мое любимое.
Мама улыбается на это, в ее глазах пляшут огоньки.
— Она мне нравится, — снова театральным шепотом произносит она.
Мне нужно гребаное пиво.
— Пойду переоденусь, — говорю я.
— Ты не поздороваешься со своей женой? — нахмурившись, спрашивает мать. Отступает назад. — Не обращай на меня внимания. Веди себя так, будто меня здесь нет, — машет рукой, как будто не собираясь смотреть, но я знаю, что она наблюдает.
Если бы ее здесь не было, я поздоровался кивком с Фионой. Может быть, обменялся бы пустяковой светской беседой. Потом мы разошлись бы по разным комнатам дома и спали в разных спальнях.
Фиона поднимает бровь, глядя на меня со своего места на диване. В ее глазах пляшут озорные искорки. Она смотрится… беззаботно.
Мой член снова шевелится.
— Я грязный, — пытаюсь запротестовать я.
— Уверена, Фиона не возражает, — поддразнивает мама.
О, чертов Иисус Христос.
Она не собирается останавливаться. Я знаю свою мать. Мне ничего не остается, кроме как поцеловать жену.
Я подхожу
Мой член дергается еще раз.
— О, да ладно тебе, тебе же не восемьдесят, — упрекает мама. — Вы молодожены. Веди себя соответственно.
Я пристально смотрю на нее, когда она улыбается от уха до уха. И черт возьми, меня это задевает. Она уже много лет не улыбалась мне без грусти. Из-за этого я взял за правило не находиться в ее присутствии в течение длительного периода времени.
Меня охватывает чувство вины за это.
Итак, что, черт возьми, я делаю?
Я хватаю Фиону с того места, где она сидит, дергаю ее вверх, прижимая к своему телу, и зацеловываю до чертиков.
У нее вкус вина, океана и… искушения. Теперь мой член не просто подергивается. Он требует, чтобы я вставил его в ее мокрую киску.
Но потом вспоминаю о матери. Стоящей в нескольких футах от меня. Наблюдающей.
Я резко отпускаю Фиону — так резко, что она чуть ли не падает на кресло с шокированным выражением на лице.
Не шокирована в плохом смысле этого слова. Потому что она ответила на поцелуй. Точно так же, как в день свадьбы. Точно так же, как и на следующий день после.
Даже не знаю, почему поцеловал ее в то утро. Я сказал для того, чтобы успокоить зрителей. И отчасти это было так. Но по большей части потому, что я приходил в пекарню в течение нескольких гребаных лет, и мне всегда было интересно, каково это — иметь возможность обнять ее и поцеловать на глазах у всех.
Возможно, наш брак — гребаное притворство, но я извлеку из него хоть что-то.
Особенно с учетом того, что Фиона не может дать мне пощечину, хотя, судя по ее виду, ей этого хочется.
Не совсем благородно с моей стороны целовать женщину без согласия. Но эта женщина — моя гребаная жена, и ее тело определенно согласилось.
— Приму душ, — говорю своей матери, которая теперь ухмыляется во весь рот, сложив пальцы домиком, как гребаный мистер Бернс6.
Не смотрю на Фиону. Думаю, могу представить себе, каким взглядом она смотрит в мою сторону, поскольку я хорошо к этому привык.
Довольно трудно передвигаться в таком положении, чтобы мама не увидела, что у меня стояк от поцелуя с женой, но я справляюсь с этим.
Я не удивляюсь, что Фиона следует за мной.
— Мне просто нужно… кое о чем поговорить с Кипом, — говорит она у меня за спиной, запыхавшись в панике.
Не могу удержаться от улыбки, услышав это.
— О да, дорогая, я понимаю. Не торопись, — отвечает моя мама с усмешкой в голосе.
Вероятно, она думает, что за поцелуем последует какое-то продолжение.