Метод супружества
Шрифт:
Потребовалось бы довольно сильное отрицание, чтобы заштукатурить такую толстую внешность. Мне было интересно, думал ли он вообще о них за пять лет.
— Если это слишком… — сказала я, не желая давить на него. Я все еще была напряжена из-за того, что он закрылся от меня.
— Это слишком, — сказал он. — Но именно поэтому я должен сказать тебе. Мне нужно дать тебе повод доверять. Узнать меня, — он погладил меня по волосам.
— Мы с Габби влюбились в старших классах, — объяснил он. — Она
Несмотря на то, что она была мертва, маленькая часть меня завидовала Габби. За то, что она существовала в прошлом Кипа, за то, что умерла, потому что в его памяти она всегда будет идеальной, и он никогда не сможет испытывать ко мне таких чувств, какие испытывал к ней.
Крайне грубая и горькая мысль, но она вертелась у меня в голове.
— Она была девушкой, которую все хотели, и лишь мне удалось ее заполучить, — сказал он. — И… Эвелин, — он выдавил ее имя, и после это прогремел гром, словно подчеркивая.
— Она была идеальна, — сказал он. — У нее были голубые глаза. Темные волосы от матери. Она была любопытной. Любила ужастики.
— Ужастики? — удивленно спросила я.
Он усмехнулся. Это был теплый звук.
— Да, она любила зомби, вампиров — чем страшнее, тем лучше. Бесстрашная.
Его обожание дочери было ослепительно очевидным. Его погибшей дочери.
— Я сломался, когда они умерли, — прошептал он. — Разорвался на кусочки, которые больше не подходили друг к другу. Я хотел умереть. Много раз хотел, чтобы это произошло.
Мне пришлось проглотить сдавленный всхлип при одной только мысли о том, что Кипа не существует в этом мире. Ему удалось пережить это. Я кое как держала себя в руках, слушая это.
Кип погладил меня по животу.
— Роуэн спас мне жизнь, — сказал он. — И Каллиопа. Их семья, — он прислонился головой к моему виску. — Моя мама пыталась. Черт, она пыталась. Она хотела сохранить им жизнь ради меня. Она хотела запомнить их, увековечить их память. И я чертовски ненавидел ее за это.
Я услышала ненависть к себе и сожаление в его голосе.
— Вот почему я ушел в отставку — слишком поздно — и вот почему переехал сюда, — он прочистил горло. — Мы переехали сюда, — поправил он. — Роуэн поехал со мной точно так же, как пересек со мной океан в гребаную зону боевых действий. Он хороший человек.
— Ты тоже, — мягко сказала я ему, услышав то, что он оставил недосказанным.
Он снова погладил мой живот, и наша дочь лягнулась, как бы подтверждая мою точку зрения.
— Нет, — возразил он. — Посмотри, что я с тобой сделал.
— Ты имеешь в виду, обрюхатил? — спросила я, поддразнивая своим тоном.
— Обрюхатил
Я вздохнула.
— Ты преуспел самобичевании, — сообщила я ему. — Ты здесь. Мы здесь. Пребывание в прошлом только отравляет будущее. Поверь, я знаю. И все еще работаю над этим.
Кип не ответил, а буря продолжала бушевать.
— Спасибо, — прошептала я. — За то, что рассказал.
Он поцеловал меня.
— Спасибо, что простила меня, — гром прогремел снова. — Ты простила меня, не так ли, женушка?
— Да, — сказала я без колебаний. — Я простила тебя.
Это правда. Но мы еще не выбрались из леса страхов. Я это чувствовала.
Глава 22
«Грин-карта»
Я была счастлива, когда получила письмо.
Для меня это не чуждая эмоция. В целом я была счастливой девушкой. До этих гребаных американских горок.
Я пообещала себе не позволять Эммету иметь надо мной власть и превращать меня в какую-то покрытую шрамами тихую женщину, парализованную страхом. На самом деле, я пошла другим путем. Я жила дикой жизнью с тех пор, как приехала в США. Самозабвенно ныряла в новые места и к новым мужчинам. Но всегда держала их на расстоянии вытянутой руки из-за него. Из-за страха, который он во мне породил.
Теперь этот страх вызывал не Эммет. А мой выпирающий живот. Похожая на человека фотография сонограммы на нашем холодильнике. Идеальная детская. Кип, разговаривающий с животом каждую ночь. У нашей маленькой девочки было много сил. Творить, давать мне все или забирать.
С этим было трудно справиться.
Поначалу слишком.
Но теперь я позволила себе погрузиться в это.
В то утро я бросилась к почтовому ящику.
Я надеялась, что в нем упаковка австралийских угощений, которую прислал мне мой единственный оставшийся австралийский друг. Он был единственным человеком, с которым я поддерживала связь. Он вырос в таких же обстоятельствах, как и я. На самом деле хуже. С пьяным отцом, который к тому же оказался гомофобом, поэтому выбивал все дерьмо из своего сына.
Эндрю никогда не скрывал, что он гей, даже когда отец избивал его или придурки в школе обливали его дерьмом — хотя некоторые потом тайно трахались с ним. Он проделал свой путь в пиар-компании, теперь фактически управлял этим гребаным заведением и был замужем.
Мы время от времени общались, и он был единственным человеком, который знал меня с детства. Знал всю мою историю.
И присылал мне посылки, хотя мы не виделись много лет, потому что я была слишком труслива, чтобы мне напоминали о прошлом.