Меж двух огней
Шрифт:
========== Глава 22. Малодушная ==========
Гнев. Мы быстро идем по улицам Капитолия, вздрагивая от шорохов и нервно оглядываясь на каждом шагу. Еще недавно величественный в красоте и роскоши, теперь город разрушен, а его залитые кровью останки охвачены пламенем. Слева что-то взрывается, справа полыхают пожары. Сзади доносятся крики, а впереди, на стене когда-то жилого дома, красуется изображение сойки-пересмешницы. Сноу сделал из столицы Панема Арену и отдал ее нам на растерзание. Щедрый подарок. Мне, знавшей этот город совсем другим, даже немного жаль его. Он, как и мы, не
Налево, направо, налево, прямо, по кругу и снова направо. Но не назад, нет. Об этом никто не знает, но мы — авангард наступления. Иногда на другой стороне дороге нам встречаются другие повстанцы — поодиночке и целые отряды, но мы стараемся держаться в стороне от остальных и, скрывшись за вздымающимися в небо черными столбами дыма, никем не замеченные, бесшумно ускользаем в ближайший переулок.
Решительные, мы идем по улицам Капитолия, поминутно сверяясь с картой. Разноцветные огоньки голограммы издевательски подмигивают нам, словно смеются над нашим бессилием, над тем, что мы и шагу не может ступить без страха быть растерзанными переродком, или изрешеченными пулями, или разорванными взрывом. Стаи соек-пересмешниц кружат в сумрачном небе над нами. Они кричат голосами матери, и Примроуз, и Пита, и Хейзел, и маленького Рори, но им больше меня не обмануть. Птицы чуть снижаются и сгущаются вокруг меня черным вихрем. Когда шум становится невыносимым, я выхватываю из колчана стрелу и не целясь стреляю в самый центр стаи. А ночью мне снится Прим. Живая, живая, живая.
В безмолвии мы идем по улицам Капитолия, который кажется городом-призраком. Однако первое впечатление обманчиво. Мы подбираем с земли горсть камешков и бросаем их перед собой, как только Голо начинает тревожно пищать. И город оживает. Впереди слышатся крики — это отряд N подорвался на мине. Или встретился с местными жителями — теми, кто не успел эвакуироваться. Или их заживо съели чудовища, что каждую ночь выползают из канализации. Они похожи на гигантских крыс. Длинные хвосты, словно змеи, обвивают жертву и душат ее, а острые зубы впиваются в тело, с легкостью разгрызая защитный костюм. На следующее утро мы спотыкаемся о разбросанные по дороге человеческие кости. Они еще розовые и на них осталось немного мяса.
— Разве карта есть не у всех? — почти жалобно спрашиваю у Гейла, едва справившись с приступом тошноты.
— Я не знаю, — скрипя зубами признается тот.
Мы почти не разговариваем, только по необходимости: опасность, привал, ночлег, дежурство. Но я все время, ежесекундно, чувствую тепло его руки, крепко держащей винтовку, твердость широкого плеча, на которое опускаю голову по ночам, и пристальный взгляд, от чего мой сон почти не тревожат кошмары. Мы идем нога в ногу и дышим одним и тем же воздухом с запахом войны. Этого вполне достаточно. Да и что можно сказать, когда вокруг — смерть? Любое слово кажется не к месту. По мостовой разбросаны свежие трупы, а бездомные собаки лакают воду из грязных, с кровью луж.
Хромая, мы идем по улицам Капитолия. Припасы на исходе и наши силы — тоже. Рюкзаки пустеют, но нести их все труднее. Организаторы не теряют времени даром: ловушек становится все больше, а наша карта устаревает с каждым днем. Осколок мины оставляет на виске Гейла глубокую
Каменные плиты на стенах отъезжают в стороны, обнажая сталь винтовок, и тишину со свистом разрезают оглушительные выстрелы. Я не успеваю вовремя отреагировать, но внезапно пришедший в себя Гейл хватает меня за шиворот и из последних сил оттаскивает прочь. Мы падаем, больно ударившись о камни, закрываем головы руками, зажмуриваемся до звездочек в глазах и ждем, когда все закончится. Но до конца еще очень далеко. А значит, нужно продолжать идти.
========== Глава 23. Голодная ==========
Торг.
— Ты его любишь. Иначе зачем все это?
Мы прячемся на верхнем этаже заброшенного дома, в чьей-то уютной квартире, пережидая ночь, непогоду и нашествие крыс-переродков. По оконному стеклу, смывая пыль и грязь, льются струи дождя, а по крыше озлобленно стучит град. Гейл дежурит. Я тщетно пытаюсь уснуть под недовольное урчание голодного желудка. Забываюсь на несколько минут, но вновь и вновь просыпаюсь. Он видит, что я не сплю, и заводит разговор. Может, от скуки. Или чтобы отвлечься от чувства голода, что преследует нас последние несколько дней.
— О чем ты?
Друг смотрит на меня с упреком.
— О Пите. Зачем жертвовать собой ради того, кто тебе безразличен?
— Я не… Это не жертва, Гейл. Я хочу отомстить. Не только за Пита, но и за себя и свою семью. Почему ты никак не хочешь это понять?
— Потому что ты снова звала его.
Наморщив лоб, вспоминаю, что видела в тот краткий миг забвения. Вспомнив, вздрагиваю. Мне снились голубые глаза, с ненавистью смотрящие на меня, и теплые пальцы, сомкнутые на моей шее. «Будь со мной», — говорила я, держа его лицо в своих руках.
— Снова? И часто я разговариваю во сне?
— Бывает, — пожимает плечами Хоторн. — Извини, я не считал.
— Гейл…
Я думала, он все понял. Наивно верила, что мы не вернемся к этой теме. Мне сложно говорить об этом, но, похоже, выбора нет.
— Мне снилось, как он убивает меня. Я звала на помощь, но тебя не было рядом. Никого не было рядом, только я и он. Прим когда-то сказала, что настоящий Пит жив, он там, глубоко внутри переродка, нужно только разбудить его.
— У вас получилось?
— Не знаю.
Мысленно возвращаюсь в палату, к привязанному к кровати Питу. Были хорошие дни, когда он вел себя совсем как прежде и мне хотелось верить, что это навсегда. Были и плохие. Он срывался, и я уходила, теряя всякую надежду. Я рассказала обо всем, что с нами случилось, поделилась нашими общими воспоминаниями, настоящими, а не теми, что навязал ему Президент Сноу. Может, где-то в глубине души я понимаю, что этого недостаточно? И теперь пытаюсь вернуть его, но уже неосознанно, во сне?