Меж двух океанов
Шрифт:
Новая дорога открывает гораздо больше, чем сенсационный финиш на вулкане. Тридцать километров от Сан-Хосе до конуса Ирасу — это сплошная цепь приятных неожиданностей. Уже сам край — один из красивейших в Центральной Америке. Сразу за городом он как бы расчесан гребнем эвкалиптов, которые из аллеи вдоль шоссе переходят в душистый полумрак глубоких рощ. Их темная зелень серебрится на солнце среди кофейных плантаций. И снова дорогу обдают зноем пастбища, чередующиеся с последними остатками субтропического леса. Прозрачный горный воздух, мягкое солнце и пухлые купы облаков создают в этом краю одну волшебную картин) — за другой.
Это особенный городок. Весь он — от домиков на окраине до обширного, грузного кафедрального собора — выстроен из дерева. Конечно, здесь близко вулканы, землю часто выбивает из седла. Дерево защищает жизнь, а кирпич и камень сокрушают ее. Почти за четыре столетия Картаго не раз залечивал раны, катастрофические землетрясения дважды ровняли его с землей, не оставляя камня на камне. Но город вновь поднимался из мертвых. Люди, которые родились здесь, приросли к этим местам всем сердцем. Они никогда и не надеялись строить на века. Годы труда и секунды, уничтожающие этот труд, стали в их жизни такими же непременными, как день и ночь, и люди считаются с этим. Боятся же они только камня.
Недалеко от деревянного собора в эвкалиптовой роще лежат развалины большого каменного храма. Дважды начинали сооружать его, и дважды он рассыпался, не успев дорасти до сводов. После последнего землетрясения жители Картаго оставили руины солнцу и ветрам. И вернулись от камня к дереву.
Картаго расположен прямо у подножья вулкана Ирасу, в тысяче пятистах метрах над уровнем моря. Выходя из его улиц, шоссе начинает крутить по склонам и за несколько километров взбирается почти на две тысячи метров. Его конец под главной вершиной Ирасу превращается в узкую, но прочную дорогу, преодолевающую последний подъем к самой вершине вулкана. На площадке, лежащей на высоте трех с половиной тысяч метров, дорога сворачивается в маленькую петлю.
Испокон веков солнце гневается на великана Ирасу. Только здесь и нигде больше прячется оно за легкие пушинки облаков, затянувших всю вершину. И лишь для кучки робких путников оно по доброй воле приподнимает эту белоснежную завесу: «Смотрите, дети мои, изумляйтесь и — молчите…»
В шестидесяти километрах к юго-западу, за зубцами гор, поблескивает гладь Тихого океана; на том же расстоянии к северо-востоку, совсем на горизонте, покоится в бархатном ложе дымки Атлантический океан. А далеко-далеко на северо-западе, где-то за границами Коста-Рики, лишь угадывается сквозь насыщенный влагой воздух озеро Никарагуа.
А прямо под ногами у нас лежит иной мир — исполинский серый котел, изборожденный бесчисленными оврагами и рытвинами. В памяти возникает картина — потоки раскаленной лавы, некогда стекавшей назад, в бурлящий тигель, который снова и снова плавил ее и выбрасывал к небу. Так, наверное, выглядит ныне и жерло Вовоквабити, новорожденного вулкана, который мы крестили два года назад в сердце Африки.
На три-четыре сотни метров спускаются изрытые склоны к краям внутреннего кратера, этой дымовой трубы Ирасу, непрестанно выбрасывающей клубы пара и желтоватого дыма. Кратер влечет к себе, притягивает как магнит. Но стоит только склониться над ним за последним выступом скал, как он тут же затуманивает тебе мозг страшным головокружением. Внизу, на дне, кипит и бурлит желто-зеленое озеро, выпуская чудовищные пузыри серных газов, гулким грохотом сотрясая каменную воронку. Бога ради отвернись, оторви глаза от этого гипнотизирующего зрелища и беги, беги к тем черным точкам наверху! Вернись к людям, пока головокружение не сбросило тебя в этот жуткий котел!
И как же вдруг сразу становится хорошо, когда ты, чувствуя бешеный стук сердца, снова вскарабкаешься на вершину. Как мило звучит людской голос, какое спокойствие вливает в тебя слово человека. И как понятна тебе эта покорная запуганность в глазах, прикованных к кратеру! Молча стоят здесь группы людей из асьенд, из деревень и из Сан-Хосе, люди в традиционных нарядах и городских костюмах, водители и ремесленники, иностранные туристы, женщины из селения, что под самым вулканом, студенты, молодежь. Ее здесь больше всех. И только нет здесь профессионального гида, да он и не требуется никому. Тут не нужно слов.
На самый край кратера поднялись несколько пожилых женщин и мужчин, селян. Остановились, один за другим встали на колени и перекрестились. Долго, долго стоят они, коленопреклоненные, не шевелясь, глядя туда, вниз, в дымящуюся пропасть. Зачем пришли сюда эти люди? Склонить головы перед богами подземелья? Безмолвно упрекнуть Гефеста за тех, кого он отнял у них в последнем приступе неистовства? Или принести благодарение за годы жизни?..
ГЛАВНОЕ НЕИЗВЕСТНОЕ— ГУАНАКАСТЕ
Газеты в Сан-Хосе уделяли этому не слишком много внимания. Да и зачем? Кому здесь интересно, начались дожди в провинции Гуанакасте или еще только собираются? Разве сейчас кто-нибудь ездит из Сан-Хосе в Гуанакасте? Иногда дожди там обрушиваются на неделю раньше, иногда двумя неделями позже. Людям на асфальте Сан-Хосе от этого ни жарко, ни холодно, а земледельцы во всей пограничной области ждут влаги как спасения. Они хорошо знают, что после первых дождей путешествиям на долгие месяцы конец. Поэтому они заблаговременно привозят себе запасы на полгода, а там пусть хоть чертям тошно станет! Из года в год повторяется одна и та же история: пыльные и глинистые дороги приморья превращаются в непролазную грязь, реки и потоки вздуваются и выходят из берегов. И все это кратко называется invierno, зима.
Для нас же это было событием номер один: в Гуанакасте начались дожди.
Неприметное сообщение в газете сразу же напомнило нам еще об одном факте, не менее печальном и малоутешительном. О том, что мы узнали из разговора с мексиканскими бродягами по свету, которых встретили в Гольфито две недели назад.
— Местами нам приходилось тащиться на ограниченной первой скорости, — сказали они тогда, не вдаваясь в подробности. — Хуже всего было у Ла-Круса.
Тот самый Ла-Крус они уже проехали. Без дождей.
А нам еще предстояло проехать его. Льет уже там или нет?
Что такое emergency low, ограниченная первая скорость у вездехода «джипа», мы знали слишком хорошо. Правда, их четырехколесный ветеран был отнюдь не новенький'! он отслужил свое где-то на фронтах Дальнего Востока и был вполне готов перейти на пенсию. Но с теми парнями ему досталась не самая худшая доля. От Мексики до Панамы он не нес почти никакой тяжести. О том снаряжении, что было у Штепана Галабука и Харта Глеесена в двух холщовых мешках, не стоило и говорить. Третий человек в машине весил бы больше.