Между нами война
Шрифт:
– Носилки готовы, командир. – к ним обратился солдат, оборвав взаимно передаваемое течение невидимых потоков энергии.
– Какие еще носилки, ты что, бестолочь?! – нахамил Таррос служивому, отчего тот, явно, испугался.
– Это я приказал, брат. Лекарь сказал, тебе нужен покой. – пытался успокоить его Алессандро.
– Да, Вы должны беречь себя. – тихо сказала Эрис, пряча взор и Таррос, посмотрев на нее, снова остыл.
– Пусть на носилках несут Алессандро. – заключил Таррос, вставая и не принимая помощь друга и сержантов. Он молча сносил невероятную боль, от которой невольно зажмурился.
– Ну, что я говорил? – обратился военный лекарь к Эрис, встав следом. Он подхватил свою звенящую сумку, набитую всяческими инструментами, баночками со снадобьями и повязками. – Полагаю, я больше не потребуюсь. – врачеватель, прорываясь сквозь толпу, удалялся.
– Его Величество Дож! – протяжно провозгласил глашатай, и народ начал медленно расступаться, образуя живой коридор, по которому в окружении стражников приближался благородный Дож со своей заплесневелой свитой.
– Я рад, что Вы в порядке, командир. – он похлопал его по плечу, говоря на венецианском.
– Благодарю Вас за предоставленный мне замечательный поединок, Его Сенерити. – сдержанно сказал Таррос.
– А кто-то боялся причинить юной прекрасной воительнице увечья! – рассмеялся правитель, смотря на Эрис. – Я восторжен, как Вас зовут?
– Эрис. – ответил за нее Таррос, хмурясь. – Она не разговаривает на нашем.
– Эрис. Я желаю Вам в дальнейшей жизни всегда побеждать. Regnum di Candya крайне необходимы такие таланты, сеньорита.
– Благодарю, Его Сенерити. – Эрис слушала, не поднимая глаз. Она поняла слова благодарности, обращенные к ней, отвечая на греческом.
– Я приглашаю Его Сенерити Дожа на вечерний пир. – предложил Таррос.
– Мне очень-очень жаль. Время летит, льется, как вода сквозь пальцы. Мне надо спешить – на Пасху я должен присутствовать на Corno Ducale. Bucintoro скоро выходит в море. Я сохраню этот замечательный день в своей памяти. – говорил он, и глаза его светились простодушием. Его советники оставались такими же кичливыми, какими показались Тарросу с первого взгляда. Их просто выворачивало от вида нищих критостовцев.
– Этот неповторимый аромат… – Якопо мечтательно оглянулся вокруг, – Он и эти пейзажи, всплывающие в моей памяти, будут веселить мне мысли. Я непременно скоро вернусь, Крит вдохновляет меня, и у меня появляются планы! Спасибо вам всем. – с этими словами он кивнул присутствующим, и все поклонились в ответ. Светлый Дож удалялся, окруженный вереницей из избранных и сел в одну из отъезжающих повозок.
– Эрис. – Таррос пытался вызвать ее взгляд. Но безуспешно. – Вечером вы все должны явиться в залу на пир. Ясно? – приказал командир. Она кивнула.
– Командир Таррос! Как вы себя чувствуете? – робко спросил смущенный Антонио, подойдя к ним.
– Лучше некуда, Тони. – лихо улыбнулся тот.
– Мы с ребятами очень рады.
– Разрешите идти? – спросила Эрис посмотрев на Тарроса, и Антонио украдкой восхищенно взглянул на неё. Тарроса это крайне разозлило.
– Да. Вы идите, а у меня есть дела в городе. Тони, подай лошадь. – Таррос завязывал свою распахнутую тунику. Антонио привёл стоящего рядом Сириуса. Эрис удалялась к своим. Антонио, краснея, боялся посмотреть ей вслед.
– Какие-то проблемы? – зло сверкнул глазами Таррос. Антонио отрицательно
– Хая! – громогласно выкрикнул Таррос, стеганув коня. Он вздыбил его, и Эрис оглянулась на шум. Таррос, прекрасно держась в седле, красовался перед ней и Антонио. Она поспешно отвернулась. Командир, довольный собой, браво ускакал. Тони еще долго стоял так, не чувствуя собственных ног, пока к нему не подошли Риккардо и Маурисио и не увели его, обняв.
Ребята, уставшие и одушевленные, вернулись в крепость.
– Сегодня я первая пойду в купальню. Мне надоело прятаться. Наконец-то свобода! – воскликнула Эрис, потягиваясь. Парни понимающе покачали головами.
Эрис хозяйничала, а юниоры терпеливо ждали. Сегодня ужина не было положено, вечером намечалось торжество.
Эрис, закончив дела, сидела у себя. Она думала о состоянии командира. Как он чувствует себя? Но у кого спросить и что люди подумают о ней за это любопытство. На пир идти она совсем не желала – ей чужды были подобные собрания. Даже если она бы и пошла, то в чём? Кроме своих тренировочных одежд, формы и доспехов у неё с собой ничего не было.
В комнату кто-то постучал.
Эрис послышался голос за дверью. Это была Каллиста:
– Эрис, открывай.
– Да, иду. – она открыла дверь – Проходите! – вошла Каллиста с Джузеппе на руках.
– Моя радость! – улыбаясь, Эрис осторожно взяла малыша на руки.
– Я пришла поблагодарить тебя. – начала женщина.
– Не стоит. – серьезно ответила Эрис.
– Ты непременно должна появиться на пиру. Так положено. – Эрис вздохнула. – Я уже закончила распоряжаться столами. Лучшие повара гарнизона наготовили уйму угощений. А ты понравилась ему! – засмеялась Каллиста, глядя на то, как малыш принялся теребить её влажные волосы. – Хочешь такого же? – спросила она, на что Эрис смущенно улыбнулась. – Это наш первенец, несмотря на то, что мы с Алессандро женаты уже более тринадцати лет. – делилась молодая женщина.
– Я думала, вы – молодожены! – удивленно воскликнула Эрис.
– Спасибо. Я жила в Венеции, а мои брат и муж уже тринадцать лет, как служат в Кандии.
– И Вы не виделись? – сочувствующе спросила Эрис.
– Виделись. С Алессандро. Раз в пять лет. И то – недолго. Он посещал нас по долгу службы.
– А командир?
– Нет. Он много воевал, в Terra Firma, на Альпах… Да везде, опять возвращаясь сюда, в Кандию.
– Поэтому он так хорошо знает греческий? – поинтересовалась Эрис.
– Нет. – улыбнулась Каллиста. – Смотри, я же из Венеции. Но тоже знаю. – Эрис удивили ее слова. – Я расскажу тебе тайну, так как ты вызываешь доверие. – Эрис молча внимала. – Мы с Тарросом не венецианцы.
– Серьезно?
– Да. Мы этнические греки. Это семейные сложности… Мои родители и брат мигрировали в Венецию, я там родилась. Знаешь, тот дух – он неповторим, как и красота. Там каждый знает своего соседа в лицо. И знает подробности его жизни. Все обладают излишней горячностью, деловые, романтичные и жуть эмоциональные! – она засмеялась. Какое-то врожденное кокетство и природная женственность рисовались в образе Каллисты.