Между небом и землёй
Шрифт:
– Как ты смогла найти с закрытыми глазами именно меня? Ты тоже жульничала, подглядывала?
– Этого нельзя было делать. Стрихшы могут заморочить взор и увести туда, откуда нет дороги назад. Единственное, что я могла сделать, чтобы найти именно Вас это сильно захотеть. Я слышала, что это срабатывает. Нам мама рассказывала, - она продолжала свой неторопливый рассказ и пока мы шли по лесной тропинке, я с интересом выслушал историю:
– Старшая дочь Лады Мара была невероятно красивой смертной девушкой. Её любви добивались даже Боги, но она полюбила простого лекаря-травника. Девушка не могла сама ему признаться, а Иван (так звали юношу) не представлял, что может быть достоин любви дочери Лады. Так, они жили рядом, и тайно страдали. Однажды, когда Мара
Но даже за короткое время своего мерзкого присутствия он успел забрать её красоту и ослепил девушку. В абсолютной темноте бедная Мара брела несколько дней, думая только об одном, сказать о своих чувствах любимому Ивану, и эти мысли помогли ей найти селение рядом со своим домом. Она прошла по улице до самой крайней избы и, открыв дверь, вошла в неё. Юноша спал на своей кровати. Девушка, подойдя к нему, ощупала его лицо и, взяв за руку, призналась, что нашла своего любимого. Юноша, услышав её голос, проснулся и, не выпуская её руки, сказал о своей любви и стали они в ту ночь мужем и женой. Он не отказался от обезображенной и слепой возлюбленной и прижимал к своему сердцу. Вмешалась Богиня и увидев настоящую любовь подарила им Луну. Там они и живут теперь.
– Получается, что эта легенда легла в основу того, что я назвал бы просто «Ярмаркой женихов»?
– Это не легенда, а наша история. А свадьбы на Ладушкиной поляне необходимы. Как дочери Лады мы выбираем себе мужей, полагаясь на зов сердца и благословение Богини, на месте, где находилось селение Ивана, рядом с Храмом Лады.
– А тебя случайно не Марой назвали?
– Нет, Меня Есенией зовут.
– А меня Майкл, - брякнул я опять по старой привычке, и сразу предложил, - зови Михаил, если так удобнее, для твоего консервативного слуха.
– Ладно. Михаил, действительно лучше.
Тропинка стала шире и через некоторое время мы вышли к окраине села. Заприметив нас, издали, на главной улице собралась толпа жителей. Есения тяжело вздохнула и приостановилась, желая пропустить меня вперёд, но потом передумала и быстро зашагала рядом.
– Не смотри на них с видом обреченной на вечный позор. Если хочешь, мы им ничего про наши с тобой дела не скажем. Сначала с твоими родителями поговорим.
– Может, маменька с тятей что присоветуют?
– Вот и ладненько. И не вешай нос! – брякнул я, а она задумалась, то ли как нос не вешать, то ли вспоминала, когда это незаметно для себя его повесила, словом заморозилась девчонка не на шутку. Я сжалился и пояснил, - Просто улыбайся! – Затем принял вид счастливого жениха.
Под громкое «Счастья Молодым!», восторженное и приятное моему мужскому самолюбию «Вот так богатыря Сенька себе выбрала!», мы шли по широкой улице.
На окраине, дома были совсем ветхие. Большинство низких соломенных крыш накрывали глиняные постройки. В центре тоже было не многим лучше - развалюшки с почерневшими, деревянными стенами. Усадьбы выглядели огромными, расстояние между соседними домами
– Моя двоюродная сестрёнка, побёгла нашим докладывать, что мы вдвоём идём, - указала Есения, кивком головы, вслед убегающей девчонке.
Дом Есении был одним из самых больших, но казался недостроенным из-за пустых оконных проёмов левого крыла. Во дворе нас встретила целая ватага малышни, я бы подумал, что попал в детский сад, настолько один ребёнок был не похож на другого.
– Со всей деревни набежали?
– Мы все здесь родичи.
Я посмотрел на черноглазую девочку с толстыми косичками, потом на рыжую, потом на белобрысую. Разномастная родня выкрикивала поздравления, читала наперебой стишки и смеялась.
– И что все эти дети твои сёстры и братья?
– Три сестры, а те двоюродные и троюродные, вон и племянницы с племянниками.
На крыльце родители предложили нам откушать хлеба с солью и проводили сквозь строй таких же разных взрослых родственников, теплых объятий и килограммов брошенной в нас пшеницы, в большую горницу с расшитыми занавесками, настоящими резными лавками и огромным столом.
Стол ломился от простых народных блюд, я узнал холодец и котлеты и с удовольствием подумал, что нормально поем впервые за два дня, но не тут-то было. Нас усадили за отдельный, совершенно пустой стол, напротив всех. За накрытый стол уселись только мужчины. Кроме хозяйки гостям разносили напитки ещё две женщины, схожие с ней внешне, как я понял сёстры, пришедшие на помощь. Впрочем, на них троих никто не обращал внимания, за то меня без конца поздравляли с тем, что я выбрал их посёлок и стану частью их компании, а сами, не предложили глотка вина или на худой конец чая. Себя они поздравляли с тем, что впервые за последние двадцать лет в их деревне свершился вышний брак. Я сравнил себя с куклой на капоте советской семёрки - сидел и тупо, лупал на них глазами.
Одни мужики... И им было очень весело.
Я с опаской ждал пьяных криков «Горько!» - боялся напугать молодую девушку, вызвать отвращение от присутствия совершенно чужого мужика в роли её мужа, но их заменили бесконечные поклоны гостям. В итоге я устал садиться и соскакивать, просто стоял и кланялся при каждом обращении ко мне.
– «И чего я тут кривляюсь, на забаву гостям?» - Ответ пришел не вызывая сожалений, - «Есения». Я почувствовал, как я ей был здесь нужен. Похоже, она больше не рассчитывала на моё пожизненное пребывание в роли мужа, молча, обреченно опустив взор, переносила грубые замечания о никчёмности женщин, кажется, готова была вечно садиться и соскакивать по первому слову старших и, от этого, выглядела ещё более беззащитной.
Пир длился не один час, когда Есения наконец получила разрешение покинуть своё место и, улучив момент, отвела родителей в сторону. Она шепнула им пару слов и скрылась вместе с ними в соседней комнате.
Вернулась она бледнее полотна и, не говоря ни слова села рядом. Нас опять поставили на ноги и заставили произнести какие-то шуточные клятвы. Гостям было очень весело. Я же не мог смотреть в глаза своей лженевесты, которая с видом загнанного оленёнка, взирала на веселье с ужасом, стойко сдерживая подступившие слёзы.
Отец больше за столом так и не появился. Мать Есении пару раз упомянула для любопытных гостей, что у хозяина сердце на радостях прихватило, и продолжила играть роль радушной хозяйки.
Расходиться гости не торопились, ровно в полночь нас ждал ещё один ритуал. Меня посадили на стул в центре соседней с залом комнаты и принесли таз с водой.
– Тащи её за космы, - подсказал мне какой-то «добряк», стоящий сбоку. Я поднял глаза на измученную новобрачную в немом вопросе, «Что делать?». Она только слегка кивнула головой. Тогда я взял её за косу, она опустилась передо мной на колени и второй раз за день стала меня разувать. Я был абсолютно растоптан этим варварским развлечением гостей. Только спокойный вид Есении и её молчаливое согласие удерживали меня от того, чтобы не разбить особо довольные физиономии, озвучивающих очередные гадости «родственничков».