Между жизнью и смертью
Шрифт:
Мы вошли в дом.
– Старуха, - позвал хозяин.
– Подымайся, готовь завтрак, гость пришел!
Из горницы показалась "старуха". Это была еще молодая и красивая женщина. Она как-то странно посмотрела на меня и лишь после этого отозвалась мужу протяжно и словно нехотя:
– Во-он как.
Муж с женой переглянулись, и я почувствовал между ними какую-то скрытую борьбу.
"Годами не соответствуют, что ли", - подумал я.
Хозяйка вышла на кухню.
– Поторапливайся, - крикнул ей вслед хозяин.
Я начал осматривать комнату. Но хозяин отвлек меня.
Он вынул из кармана кисет с табаком и протянул мне.
– Закури, молодец, - предложил он.
Скрутив из газеты козью ножку, он задымил и сам.
– Та-ак, значит, - протянул он.
– Войне, говоришь, конец?
– Как конец?
– удивился я.
– Да так. Не понимаете, что ль?
– сказал хозяин, вдруг переходя на "вы", и погладил лопатообразную бороду. Он попытался рассмеяться, но смеха у него не получилось.
– Вы шутите, - заметил я ему.
– Нет, сынок, правду говорю. Для нас с тобой война кончилась. Вон, видишь, - сказал он, указывая в окно на двор. Во дворе стоял новенький тарантас, а в растворенные двери сарая можно было видеть и лошадь. В сторонке виднелись плуг со сверкающим лемехом и борона, прислоненная зубьями к забору.
– Вот, думаю поднять свое хозяйство, - сказал он и самодовольно закрутил усы вверх.
– Желаешь, молодец, оставайся у меня. Я тебя, конечно, так не оставлю, что заработаешь - получишь. Дальше - больше, и сам отстроишься, избу поставишь, женишься, вот тебе и новая жизнь!
– сказал он ободряюще и хлопнул меня по плечу.
– Э, братец, да в тебе и остались-то одни кости. Куда ты такой поплетешься?
– спросил он тут же и взглянул на меня в упор.
Только сейчас я заметил какую-то холодную пустоту в его глазах. Поднявшаяся в груди тревога заглушила даже многодневный голод, оставаться в этом доме мне уже расхотелось. Хозяин предстал вдруг совсем не таким, каким казался на первый взгляд.
Я понял, что он для меня так же опасен, как и немцы.
"Он хочет нанять меня в батраки", - подумал я. Этот наглец, притихший в годы Советской власти, теперь задумал "стать на ноги". В нем снова проснулась собственническая страстишка. Временные военные успехи немцев заставили его забыть обо всем ради "своего". Словом, это был настоящий кулак-реставратор.
– Дайте мне, пожалуйста, стаканчик воды, - попросил я. Во рту у меня пересохло, губы горели, точно они были посыпаны горячей золой.
– Может, вам и стаканчик пивца не помешает?
– проговорил старик и потянулся за огромным кувшином, стоявшим на столе.
– Нет, нет, мне только воды, - возразил я.
Между тем из кухни вышла хозяйка. Она поставила на стол картошку, хлеб и довольно большой кусок свинины.
– Садись, солдатик, - пригласила она, - а то притомился ты, видать, изголодался.
Я сел к столу. Но прежде чем приступить к еде, я счел нужным дать ответ хозяину.
– Оставаться у вас я, конечно, не думаю, - сказал я.
– Мне надо добраться до своих. Если б вы подыскали мне какую-нибудь одежонку, я был бы вам очень благодарен...
– Про это не беспокойся, солдатик, ешь, ешь, - принялась меня потчевать хозяйка.
– А ты сам-то отколешний?
– спросил хозяин.
– Из Татарии.
– Дети, наверно, есть?
– вставила хозяйка.
– Да...
Тут хозяин перебил меня.
– До Татарии далеко, все равно как до восхода солнца. А там тебе еще через самый фронт перебираться. Ну, перейдешь ты и фронт, а там, думаешь, тебя так на родину и отпустят? Как бы не так. Дожидайся...
Он вышел на середину комнаты и заговорил снова, расхаживая взад и вперед:
– Там, добрый ты мой молодец, на тебе винтовку в руки и марш воевать, смерть свою искать! Жить надо. Солдат, поди, и без тебя хватает...
В эту минуту на улице затарахтели мотоциклы. Хозяин вдруг поспешно сгреб стоявшую передо мной еду и протянул жене.
– Быстро на кухню!
– приказал он ей.
Женщина ушла.
Хозяин выглянул в окно на улицу.
– Наши...
– протянул он.
Уже нечего было и любопытствовать, что это за "наши". Я узнал их по треску машин. А вот черное нутро этого старика я разгадал только сейчас. Перешагивая порог его дома, я подавил вспыхнувшее было недоверие, забыл о "бывших людях", поднявших сейчас голову. В этом и была моя роковая ошибка.
– Дайте мне какую-нибудь одежду, я уйду поскорей, - заспешил я. Хозяин не успел еще и ответить, как из кухни появилась его жена с какими-то вещами в руках.
Старик коршуном налетел на нее и вырвал у женщины одежду.
– Дура, есть у тебя голова на плечах или нет?
– крикнул он, замахиваясь на нее.
– Увидят немцы, так они повесят тебя на самом высоком столбе, да еще и меня с тобой рядом...
Он выбежал на улицу.
Дом превращался для меня в ловушку. Я решил выскочить в картофельное поле и бросился к двери. Но она уже была заперта снаружи. Я метнулся к окну. На улице, у самых ворот, стояли два немца.
И дня не побыв на свободе, я был опять схвачен.
Когда немцы выводили меня на улицу, мне хотелось взглянуть в глаза хозяину, но он стоял ко мне боком. На руке у него повыше локтя я заметил белую повязку. На ней чернела фашистская свастика.
Это был староста, назначенный немцами. Свободу, добытую ценой стольких усилий, я потерял так глупо! Но сокрушаться было уже поздно.
СНОВА В НЕВОЛЕ
...Всю ночь лил дождь. К утру небо очистилось и стало ярко-синим, будто его обмыли. Над землей словно бы раскинулся огромный синий шатер. Листья на деревьях пожелтели. Ветер срывает их и мчит по земле. В воздухе проносятся стаи птиц. Они словно куда-то торопятся. Может быть, они и в самом деле спешат улететь? Прокатившаяся по земле война выжгла леса, зачем им теперь тут оставаться? Посмотришь, как они вьются, и невольное смятенье охватывает душу. Ведь все это - предвестие надвигающейся осени.