Межесвет
Шрифт:
Ее лицо — или лицо Лу? — пронеслось перед глазами Касса, когда Летиция случайно задела его плечом. Он простер руку, чтобы остановить ее, повинуясь необъяснимому порыву, но вовремя сдержался и крепко стиснул пальцы. Госпожа ди Рейз ушла, и Касс еще долго прислушивался к удаляющемуся звуку ее шагов.
— До встречи, — хрипло прошептал он, еле выговаривая слова, так как голос не желал ему повиноваться. Юноша с надеждой взглянул на зеркало, но его гладь оставалась недвижимой и ровной. Тот, несносный тролль, мог скрасить часы одиночества, но он был занят чем-то в своем мире и не ответил на мысленный призыв. Касс совершил над собой усилие, заставил себя сделать несколько шагов и упасть на кровать. — До встречи, напарница.
Он быстро задремал, а госпожа ди Рейз не смогла сдержать данного себе обещания. В стенах убежища не наступал рассвет, солнце всходило где-то там, снаружи, пока в обители ковена царила вечная ночь — и эта ночь приносила с собой дурные сны. Летиция сидела в кресле, а вокруг бродила Тень Охотника: как безглазая собака, он прислушивался к ее дыханию. Летиция старалась не дышать, она зажимала рот ладонями, зная, что иначе он не сможет ее обнаружить: благодаря серебристой метке под правым коленом девушку обволакивал сильный волчий запах. Архен в своем слепом стремлении ей обладать руководствовался исключительно эгоистичными намерениями, и, тем не менее, он подарил ей своеобразную защиту: не от людей, но созданий тьмы.
Летиция бежала по слабо освещенному коридору, чувствуя, что за ширмами спят другие ведьмы, которых она не знала и не желала знать. Примерно с неделю назад они с Шайной-Ламех спустились в комнату архивов и добыли сведения о расположении убежищ, но юная Вираго не стала сопровождать Летицию в ее путешествии. Девушка и не просила ее об этом. Лайя-Элейна слишком ревностно относилась к огненной малышке, чтобы так просто ее отпустить. Теперь Летиция осталась одна — одна против целого мира.
Зазвенели бусины на ширме, Касс резко приподнялся и сонно заморгал — с некоторых пор он спал особенно чутко. Госпожа ди Рейз прижимала руки к груди, пытаясь восстановить дыхание, ее щеки пылали: от смущения и быстрого бега. Она переступила порог и заговорила, тихо и быстро, и ведьмак сел на постели, смотря на нее широко раскрытыми глазами. Он не осмеливался ее перебить. Она говорила так долго, что охрипла, и вскоре этот эпизод стал восприниматься ими обоими не более чем придаток сна, который они видели — и не смогли досмотреть.
Она рассказала ему все, что ее тревожило, все, что сумела вспомнить. Зверь с ясными голубыми глазами, что воет в ночи: потерянный, никому не нужный. Человек из плоти с камнем в груди, теплеющим при одном упоминании о силе. Человек из камня и серебром вместо крови — но с горячим сердцем. Девочка, выдыхающая пламя, к которой невозможно прикоснуться. Изувеченная рука, бьющаяся в тканевой тюрьме, кажущаяся беспомощной и в то же время наводящая ужас. Сила, утратившая физическое воплощение, но могущая убивать. Дверь, ведущая в никуда; дверь, за которой скрылось ее 'я', бывшее и не бывшее ею.
Закончив, Летиция попросила воды. Он усадил ее на кровать и попросил подождать. Слишком много свалилось ему на голову в этот день, и Касс едва не прошел мимо кухни, пытаясь упорядочить мысли. Когда он вернулся с кувшином в руках, госпожа ди Рейз уже спала, раскинув руки и слегка приоткрыв рот. Ведьмак вздохнул, поставил на стол кувшин и опустился на пол рядом с кроватью. Пламя свечи колебалось от легкого ветра, отсветы скользили по его лицу и зажигали в глазах золотистые огоньки.
— Я не сказал тебе вот что, — произнес Касс, вряд ли отдавая себе отчет в том, что Летиция не воспринимает его слова. — Схватка не была честной. Мы дрались на мечах, он во много раз превосходил меня, и я рассчитывал, что погибну. Но когда он занес клинок для удара, которому положено было стать смертельным, когда солнце позолотило его волосы и стекавший с висков пот, яркий луч вдруг пронзил его лоб, его глаза закатились, и он рухнул навзничь, выронив меч. Я победил его подлостью и обманом. — Ведьмак прислонился затылком к стене и уставился в потолок. Его взгляд выражал ненависть: к темному искусству, к самому себе. — Я убил его посредством колдовства.
Глава 8
(Ланн)
Лиандри держала его за плечи, время от времени поднося зажженную папиросу к его губам. Парня хватало лишь на то, чтобы втягивать в легкие и выдыхать дым, пока его разум непрерывно галлюцинировал. Он периодически норовил скользнуть по стене сарая и завалиться вбок, но ведьма пресекала эти попытки, каждый раз возвращая его в прежнее положение. Его глаза закатились под веки, руки и ноги конвульсивно подергивались, будто он желал освободиться от видений, наводнивших его сознание, в то время как его рот был приоткрыт и растянут в улыбке. Ланн отвернулся от этого безобразного зрелища, обратив свой взгляд на мрачное свинцовое небо: в его глазах Лиандри не делала ничего предосудительного или граничащего с преступлением, он просто не мог понять, что за удовольствие она в этом находит. Когда вдалеке замаячил замок из серого камня, а в долине под ним — небольшое селение, ульцескор попросил ведьму только об одном: никого не убивать. Это означало, что Лиандри не сможет уединиться с крестьянином в темном уголке и позволить страсти, так долго не имевшей выхода, обрести свободу. Соитие со Снежной Ведьмой сулило блаженство, а сразу за этим — холодную смерть.
Когда папироса догорела до основания, Лиандри бросила ее на землю и затушила каблуком. Парень застонал, простер руку и принялся шарить в пространстве перед собой, словно пытался ухватить что-то незримое. Ведьма бережно опустила его руку, переплела свои пальцы с его, а косматую голову склонила себе на грудь.
Над топями, раскинувшимися неподалеку от деревни, поднимался густой светящийся туман. Здешний лорд, тот самый Логан Келлер, к которому Ланн явился с письмом, заработал огромное состояние на продаже триофена, болотного газа, использовавшегося в дорогих лампах. Большие концентрации газа были губительны для человеческого организма, и крестьяне, работавшие на болотах, пользовались специальными двухслойными масками для лица; средствами защиты располагали в основном мужчины, и в дни, когда ветер с болот дул в сторону деревни, их семьи просиживали в подвалах. Бледные Воды — так назывались эти опасные топи. Триофен обладал тускло-серым цветом, как и поросшие растительностью холмы, которые его вырабатывали, но с помощью красителей ему придавали необходимую яркость. Лампы с триофеном работали по несколько лет безо всякой внешней подпитки, пусть и не давали тепла. Логан Келлер торговал светом — и необычайно в этом преуспел.
Благодаря покровительству Вираго Ланн не был стеснен в средствах и приобрел две маски сразу по приезде в деревню. Приспособление состояло из плотной металлической сетки и тканевого фильтра и крепилось к голове за счет широкого кожаного ремня. В маске было тяжело дышать и еще тяжелее — разговаривать, поэтому Ланн почти все время молчал. Памятуя о предупреждении Лайи-Элейны, он не снимал маску, даже когда уличные сорванцы громко смеялись и тыкали в него пальцами, а каждый прохожий считал своим долгом сообщить, что сейчас никакой опасности для здоровья нет. Маска служила отличным прикрытием, и Ланн собирался этим пользоваться, пока не встретится с самим лордом. Никто не осмеливался заставить чужеземца показать лицо, и не только оттого, что Ланн был высоким и крепким и носил голый меч на бедре: ведь его спутницей была ведьма в алой накидке с тройной луной, девушка, дарующая грезы. Спустя несколько дней, проведенных в деревне, Лиандри успела завоевать небывалую популярность и добиться всеобщего поклонения. Ее чтили как божество. Она предлагала магию задаром, без обязательств, налево и направо раздавала колдовство, черпая силу из мирового источника, Тени, имя которой — Мана. Когда Ланн попросил ее прекратить вводить крестьян в делирий, Снежная Ведьма изобразила искреннее удивление и осведомилась о причине его недовольства.
— Эти образы выжигают души, — ответил ульцескор, ослабив ремень на затылке. Он вспомнил ласковые руки Летиции, ее горячие поцелуи, прохладу пурпурных волн, омывавших тело, и то ощущение, которого ему никогда не испытать в реальности, разве что перед самой смертью: полный, ничем не омраченный покой, смирение с тем, что случилось, и тем, что уже не произойдет. — Они заставляют людей желать невозможного, мучиться иллюзиями, которые никогда не воплотятся в жизнь. И тоска, вызванная разгулом фантазии, будет усиливаться день за днем, пока не сведет их в могилу. Это как болезнь, и она неизлечима.
— Значит, я убиваю их? Делаю то, о чем ты меня предупреждал?
Ланн кивнул. Ему было жаль лишать Лиандри маленьких радостей, и он надеялся, что запасы дурмана иссякнут прежде, чем он решится начать этот разговор. Но в скором времени ульцескор намеревался нанести визит Келлеру, а пестрый мешочек не становился тоньше, как ни посмотри. Снежная Ведьма была настолько красива, что могла вызвать переполох во дворце одним своим появлением, без помощи наркотических веществ.
Лиандри подняла руку к его лицу.