Мхитар Спарапет

Ханзадян Серо Николаевич

Выпили вина. Спарапет жадно пил и ел, беря руками большие куски форели. Казалось, он старался едой заглушить боль, которую причинил ему первый после разрыва с Беком неприятный разговор с женой. Он знал, что для Сатеник, этой вечно недовольной собою, впечатлительной и способной проникнуть в душу своего мужа женщины, достаточны были даже сделанные им прозрачные намеки на разрыв с Беком, чтобы угадать все. И она действительно угадала. А теперь — можно не сомневаться — записала обо всем этом в своей рукописи.

Возвратившись из Варанды, он заметил, что мелики при встрече с ним смотрят на него странным

взглядом. Чуют его разрыв с Беком или же прознали о его письме? На вопрос военачальников, почему они не едут в Агулис, он ответил, что таково распоряжение Бека.

Снова выпили. Мелик Бархудар запел хриплым голосом:

Чашки китайские, Красное вино, Будь вам в усладу…

«В усладу, — повторил про себя со злостью спарапет, и холодная дрожь прошла по его телу. — Мы здесь хлебаем вино, а там Давид-Бек, быть может, из последних сил бьется с врагом». Ему стало душно, словно прервалось дыхание. Почему он приехал в Дзагедзор? Ведь знал, что не радость его ждет дома, а угрюмое лицо жены. Он поставил кубок на стол и решительным движением поднялся.

— Куда ты, куда?! — забеспокоилась Вард-хатун. — Сейчас принесу плов с курицей, повремени чуточку…

— Идем к нашим юным воинам, я обещал посмотреть на их ученье, нужно сдержать слово, — сказал спарапет и направился к выходу. Ему нужен был повод уйти отсюда, отвлечься от мыслей, мучивших его. Мелики последовали за ним. Выехав через открытые ворота, они помчались к полку Агарона, который упражнялся недалеко от замка, на открытом поле. Стоял ясный, солнечный день.

На берегу реки Варарак, вокруг старинного монастыря Зангзор, собралась многочисленная толпа. От прибрежной равнины до лесистого подножья горы, на всей этой огромной площади, расположились сотни групп паломников. Сюда пришли не только из ближнего Дзагедзора, Гориса, Сандера, Верин Шена, Караунджа, но и из Кашатахка, Цгука, даже из сисианских гаваров. Пришли семьями. Под стенами, на ветках шиповника и ивы, протянули сотни колыбелей для грудных детей. Мужчины закалывали ягнят и овец, женщины хлопотали вокруг костров, на которых стояли огромные медные котлы с жертвенным мясом. Коробейники шныряли среди паломников, продавая разные мелочи старухам и молодицам.

Здесь была и Зарманд. Она пришла с односельчанами. Приведенный ею ягненок, которого она посвящала сыну, стоял в тени ивы и блеял тоненьким жалобным голосом. Вдоль берега реки там и сям собаки раздирали доставшиеся им внутренности заколотых животных. Монахи, прибывшие из Татева, с особым тщанием правили литургию. Зарманд отнесла своего ягненка в ограду монастыря и, бросив его перед древним хачкаром, попросила старого крестьянина заколоть его.

— Спаси мое единственное дитя, о святой крест, — благоговейно прошептала она.

Во двор монастыря вошла группа воинов. Вокруг них вскоре собрался народ. Старший группы, военачальник Паки, со знаменем Давид-Бека звонким голосом крикнул:

— Слушай, народ армянский. Наш Верховный властитель Давид-Бек обращается к вам с призывом. Вот он, — и Паки, поцеловав свиток, который он держал в руке, приложил

его ко лбу, затем, развернув бумагу и откашлявшись, прочел раздельно: — «…Пусть наш добрый голос дойдет до всех армян, от мала до велика. Настал день, когда каждый из нас должен показать, что он может жертвовать собою во имя родного очага, во имя родной земли Армянской. Значит, к оружию, соберитесь в ополченские полки, вооружитесь, стар и млад, женщины и мужчины, и придите на помощь войску своему.

Захватив многие наши земли, разрушив и опустошив города и села, турки ныне приближаются к нашим горам. Братья и сестры, во имя бога, соберитесь воедино и спешно идите в Агулис, чтобы противостоять врагу. Пусть любовь к нашей родине подымет вас на священную войну. Жду вас. Верховный властитель Армянского Верховного Собрания Давид-Бек мелик Парсаданян».

Толпа паломников в немом молчании выслушала призыв Бека. Сначала не все поняли, чего от них требует Бек.

— Это что за новый указ? — раздались голоса.

— Это не указ, люди, это клич Давид-Бека, — отвечал им Паки.

— Снова воинов требует?

— От мала до велика зовет на войну.

— Эй, братец военачальник, прочти-ка снова, послушаем.

Все умолкли. «Пусть наш добрый голос дойдет…» — снова стал читать Паки. Десять раз толпа заставила перечитать призыв Бека. Наконец совершенно охрипший Паки, собрав все силы и напрягшись, крикнул громовым голосом:

— Все, кто вступит в ряды ополченцев и откликнется на призыв Давид-Бека, получит большие почести и на три года будет освобожден от всяких налогов и податей!

Некоторое время продолжалась тишина, а затем вдруг толпа зашевелилась, прорвалась, как весенняя гроза. Эти слова Паки, как видно, подействовали.

— И от монастырских? — одновременно выкрикнули с разных мест.

— От всех, не будете платить никаких налогов и податей…

— Пойдем!

— А оружие Бек нам даст?

— Даст, — надрывался Паки. — Собирайтесь и идите в Агулис. Спешите, братья и сестры, Бек с нетерпением ждет вас.

Зарманд нашла односельчан, присоединилась к ним. Они разговаривали громко, словно ругались между собой.

— Эй, Зарманд, и ты решила пойти?! — спросил хромой мельник с разлохмаченными бровями.

— А отчего ей не пойти, — вместо вдовы ответил заика гончар. — На три года избавится от налогов. Налоги…

— Молчи, несчастный козел! — вскипела Зарманд и схватила лежащий у костра длинный загнутый вертел. — Не в налогах суть. Страна в опасности, отчизна… Понимаешь?.. Если смел, иди к Давид-Беку, если нет, возвращайся к своей толстушке. Она тебя под юбкой спрячет.

— Ну и колючий язык у тебя! — обиделся гончар.

Мужики все еще спорили, толковали. Некоторые, решившись, прощались с женами и детьми, другие колебались. Не знали, идти к Давид-Беку или нет. Вдруг Зарманд резко повернулась, высоко подняла вертел, который все еще держала в руке, и громко крикнула:

— Эй, кто из вас мужчина и на голове носит папаху, а ну, идите за мной. Пойдем к Давид-Беку на подмогу. Враг наступает, встанем на защиту нашей земли, нашего дома. Ну, идите, идите!..

Человек двадцать, отделившись от толпы, пошли следом за Зарманд. К ним, наконец решившись, присоединился и хромой мельник.